Кнут Гамсун - Лихорадочные стихи

Я отлучён от корней,
Всё у меня порвалось
С Богом, с землёю и с ней.
Она распахнула все двери, —
«Прощай!» раздалось, —
Её нет уж теперь.

Осень над Божьей землею идёт —
Дни темноты и роптанья.
Жизнь отнимает даянья,
Всё в смертоносный спешит хоровод.

Длится лишь жизнь человечья.
Хлеб по амбарам и сено в сарай!
Скошено поле и сжато,
Всё уж во власти заката,
Листья летят и шумят: умирай!
Длится лишь жизнь человечья.

Бог накажи тебя, Альвильда!
Лишила ты меня огня
И, слово взяв своё обратно,
Возненавидела меня.
Опять дорога так длинна.
Опять дорога так темна…
Бог накажи тебя, Альвильда!

Бог награди тебя, Альвильда!
Благодарю тебя за всё:
И так, и так меня звала ты,
И даже «дитятко моё».
Свой рот и руки мне дала.
Моею целый миг была —
Бог награди тебя, Альвильда!

Нет, слушай: душу тихий ужас душит,
Глаза мне расширяет и круглит
И тишину лица гримасой рушит.
Иль это шутки пьяный фатум шутит?
Во мне, о Боже, мир безумств кипит.

Для чего, для чего — не понять мне никак —
Хлебу скошенным быть; и листам облетать,
И всей летней красе рассыпаться во прах?
Для того ли траве зеленеть, чтоб увять? —
Не могу я понять.

Если хлеб вырастал, чтоб насытился тощий,
А трава зеленела, чтоб сеном ей стать,
И листы были тенью сверкающей рощи, —
Так зачем же мне щедрую радость узнать,
А потом умирать?

Я, крича, вопрошал у пучины вспененной,
У леса и гор, у пространства и тьмы,
У бурь, у всего, чему внемлют умы:
Просил ли я быть мне для жизни рождённым?
Но небо, и бури, и камни немы.

Альвильда, я помню последнюю ночь.
Кричишь ты: пигмей!
Взял я туфлю твою,
Я из туфельки пью…
Но ведь всех я смешил для потехи твоей.

Альвильда, ты мяла, срывая, цветок.
Спешу я помочь —
Твой взгляд уколол,
Настоящий укол! Поплелся я прочь. Дома — чёрная ночь.

Вот ветер осенний завыл.
Как вымокший пес у окна.
Под кровлею стужа лютей.
Чем там, где на воле она.
Во мне вырастает цветник
Живых, ядовитых цветов.
Их вздохи летят из меня
Извивами белых паров.
И заросли злобы растут.

Кипит и кипит. Я хочу
Напрасно, напрасно заснуть.
Я слышу, верёвки стучат
На флаге о столб без конца.
Подслушивать кто-то подполз
Под дверь и крадётся в сенях.
Забился мой лающий пульс.
Как адский, запыханный пес.
Кипит, и кипит, и кипит.

Альвильда! Плащ и шляпу мне с пером!
Сейчас поеду я верхом.
И стремя подержи, раба! Я сяду —
Ты побежишь со мною рядом.

А если спросят в изумленьи: что за вихрь
В горах промчался и затих, —
Так это я проехал на коне,
И, как собака, ты при мне.
Эй, торопись, мой спутник! Я спешу.
В своём я царстве путь свершу.
Устанешь — привяжу тебя к ремню.
Клянусь крестом, до смерти загоню!

Кипит непогода и ветер.
Доносится стук до ушей —
Войдите!
Но нет никого за дверьми.

Я вижу первый день творенья.
Дымится первозданный мир.
Я сам есмь жизнь.
О край земли, из облаков
На сотворённый мир взирает
Безмолвный лик…
Просил ли жизни я, во тьме покоясь?
Вперёд, кровавый конь! Скачу по наковальне.
Я красный камень, красный кровью.
Которая сверкающий сокрыла шлем.
Скажи, стучать ли в двери?

Туман я вижу. Царство смерти?
Там вдалеке безжизненное море.
На нём слепорождённый остров.
Царство смерти.
Я подхожу, я руки простираю,
В тебя навеки погружаюсь.

За днями дни бегут, во тьме скрываясь.
Душа тверда и холодна:
Ей, юной, осень не страшна.
Нет больше жалоб: молча миру улыбаюсь.

Ужель подвластен горю ястреб в тучах?
Ужель мой дух пред ним упал?
Я горе гордо растоптал:
Ему не место на моих плечах могучих.

Но поздней ночью слышу: точат косы.
И над землею чей-то шаг скользит.
Там, в облаках, лицо стоит,
Последней мессы стон орган пустынь возносит.