Дилан Томас - Собрание стихотворений 1934-1953

Когда-то, – счастье голубой лозы –

Кровь лета билась в виноградной плоти,

Хлеб был веселой рожью на ветру,

Но людям надо было солнце расколоть

И вольный ветер придавить к земле!

И преломил ты плоть, и пролил кровь –

Осиротели виноград и рожь,

Возросшие когда-то

Из чувственных корней лозы и злака…

Мое вино ты пьешь. Мой хлеб крадешь.

И дьявол в говорящую змею

Был воплощен, и на равнинах Азии

Раскинулись его сады, а грех

Возник уже в начале сотворенья,

Став бородатым яблоком в раю,

И так понятие грехопаденья

Возникло с ним... А Бог вошел в творение

Хранителем, играющим на скрипке,

С холмистой синевы сыграть прощенье.

Мы были новичками в тех морях,

Послушных Богу, и луна свисала

Вручную сделанная, в облаках

Еще не до конца освящена...

Но мудрецы сказали мне о том,

Что боги Сада на вершине древа

Добро и зло переплели в веках,

И что качаясь на ветрах луна

В пустое небо вознеслась и стала

Чернее зверя и бледней креста.

Мы знали стража, тайного хранителя

В своем раю. Он проявлялся только

В святой воде, в той, что не замерзает,

И в мощных утрах молодой земли.

Но Ад принёс нам серное кипенье

Да миф о двух раздвоенных копытах,

А рай нам дал всего лишь полночь солнца,

Да ту Змею, игравшую на скрипке

В дни сотворенья…

Вот насекомое и мир, которым

Дышу, когда заполнили пространство

Мне символы, а символами мир

Мои стихи заполнив, гонит время

Сквозь стены города «здесь и сейчас!»,

Но половина времени уходит

На то, чтоб только фразу подтолкнуть!

Я смысл делю на сказку и реальность.

И резко опускаю гильотину:

Кровь. Хвост отдельно от башки – свидетель:

Убит эдем, увяло возрожденье.

Стих? Насекомое? Чума, проклятье сказок?...

Стих этот – монстр (прикинулся змеей).

Обвился вокруг контура, слепой

И длинный, обвивает стену сада,

И в шоке разбивает скорлупу.

Вот перед насекомым крокодил.

Крылатое, оно – осел субботний:

Так новый стих разрушит прежний стих.

Иерихон по Раю ударяет!

Но сказка насекомая реальна!

Смерть Гамлета, безумцы из кошмара.

А крылья мельницы – на деревянной

Лошадке? Зверь из Апокалипс...

И терпеливость Иова. (Виденья

Надуманы.) Античный вечный голос

В ирландском море: «Я люблю, Адам!

А чувства сумасшедших бесконечны!»

Умрет любой классический любовник:

История подвесила на ветви

Всех, чья любовь вошла в ее легенды.

Мое ж распятье зрителю не видно

За театральным занавесом века...

Так просто не осеменят

Тот призрачный, тот лонный град,

Ведь в нем не дремлют бастионы:

И никогда богогерой,

Споткнувшись о рубеж крутой,

Торчащей башнею святой

Не рухнет вдруг на это лоно.

Так просто не осеменят

Тот призрачный, тот крепкий град,

Пробившись через бастионы,

Да. Никакой богогерой

Горизонтальной башней той

Преодолев порог святой,

Рубеж святой – не внидет в лоно..

Нет, семя звездное никак

Не вломится туда, как враг,

Небесные войска сметая,

Оно есть манна почве той,

Покой для глубины морской,

Оно пред девственной стеной

Сразится с волей стражи злой,

Что охраняет ключ от рая.

Нет, семя звездное никак

Не вломится туда, как враг,

Небесные войска сметая,

Оно есть жизнь для почвы той,

Восторг для глубины морской,

Оно пред девственной стеной

Подавит волю стражи злой,

Что потеряла ключ от рая.

Как скромный хутор скажет «Да»

А континент, боясь труда,

Откажет, на чём свет ругая

Героя? Не небесный свод,

А дюйм зеленый пронесет –

И жизнь убежище найдет:

Ее у пьяных берегов

Матросы спрячут от врагов,

От иродовых полицаев.

Ну как планета скажет «Да»?

Деревня ж, убоясь труда,

Откажет, на чём свет ругая

Героя? Не трава спасет,

А свод небесный пронесет,

И жизнь укрывище найдет:

Ее у жаждущих брегов

Матросы спрячут от врагов,

От иродова полицая.

Почти ничто, он, эмбрион

Из дальних стран сюда внедрен,

Да посягнет на град небесный!

Ни звезднобокий гарнизон,

Ни грозный пушечный заслон

Не будет завтра вовлечен

В бой вредный и неинтересный…

Почти ничто, он, эмбрион

Из звезднобоких стран внесен,

Заморскую повергнет силу,