Владимир Маяковский - Том 9. Стихотворения 1928

Появились
    молодые
превоспитанные люди —
Мопров *
   знаки золотые
им
 увенчивают груди.
Парт-комар
    из МКК *
не подточит
       парню
       носа:
к сроку
   вписана
         строка
проф —
     и парт —
        и прочих взносов.
Честен он,
    как честен вол.
В место
   в собственное
         вросся
и не видит
    ничего
дальше
   собственного носа.
Коммунизм
       по книге сдав,
перевызубривши «измы»,
он
     покончил навсегда
с мыслями
    о коммунизме.
Что заглядывать далече?!
Циркуляр
       сиди
      и жди.
— Нам, мол,
       с вами
       думать неча,
если
 думают вожди. —
Мелких дельцев
          пару шор
он
     надел
      на глаза оба,
чтоб служилось
          хорошо,
безмятежно,
        узколобо.
День — этап
        растрат и лести,
день,
    когда
    простор подлизам, —
это
 для него
       и есть
самый
   рассоциализм.
До коммуны
        перегон
не покрыть
    на этой кляче,
как нарочно
       создан
          он
для чиновничьих делячеств.
Блещут
   знаки золотые,
гордо
     выпячены
          груди,
ходят
    тихо
       молодые
приспособленные люди.
О коряги
      якорятся
там,
 где тихая вода…
А на стенке
    декорацией
Карлы-марлы борода.
Мы томимся неизвестностью,
что нам делать
      с ихней честностью?
Комсомолец,
        живя
       в твои лета́,
октябрьским
        озоном
           дыша,
помни,
   что каждый день —
               этап,
к цели
   намеченной
           шаг.
Не наши —
    которые
           времени в зад
уперли
   лбов
    медь;
быть коммунистом —
         значит дерзать,
думать,
   хотеть,
      сметь.
У нас
     еще
       не Эдем и рай —
мещанская
    тина с цвелью.
Работая,
      мелочи соразмеряй
с огромной
    поставленной целью.

Летом
   вселенная
        ездит на отдых —
в автомобилях,
      на пароходах.
Люди
      сравнительно меньшей удачи —
те
     на возах
     выезжают на дачи.
Право свое
     обретая в борьбе,
прут в «6-й»,
          громоздятся на «Б».
Чтобы рассесться —
             и грезить бросьте
висните,
      как виноградные грозди.
Лишь к остановке
        корпус ваш
вгонят в вагон,
      как нарубленный фарш.
Теряя галошу,
      обмятый едущий
слазит
   на остановке следующей.
Пару третей
        из короткого лета
мы
  стоим
       в ожиданьи билета.
Выбрился.
     Встал.
           Достоялся когда —
уже
  Черноморья
      растет борода * .
В очередях
     раз двадцать и тридцать
можно
   усы отпустить
         и побриться.
В поезде
      люди,
      «Вечорку * » мусоля,
вежливо
      встанут
          мне на мозоли.
Мы
  себя
   оскорблять не позволим,
тоже
     ходим
     по ихним мозолям.
А на горизонте,
         конечно, в дымке,
встали —
     Быковы, Лосинки и Химки.
В грязь уходя
         по самое ухо,
сорок минут
         проселками трюхай.
Дачу
     дожди
        холодом о́блили…
Вот и живешь,
      как какой-то Нобиле * .
Нобиле — где ж! —
            меж тюленьих рыл
он
  хоть полюс
      слегка приоткрыл.
Я ж,
  несмотря
      на сосульки с усов,
мучаюсь зря,
        не открыв полюсо́в.
Эта зима
       и в июле не кончится;
ради согрева
         начал пингпонгчиться * .
Мячик
   с-под шка́фов
         с резвостью мальчика
выковыриваю
      палкой и пальчиком.
Чаю бы выпить,
          окончивши спорт,
но самовар
     неизвестными сперт.
Те же,
      должно быть,
            собачку поранивши,
масло и яйца
         сперли раньше.
Ходит корова
      тощего вида,
взять бы эту корову
            и выдоить.
Хвать бы
       за вымя
        быстрее воров!
Но я
     не умею
      доить коров.
Чаю
  в буфете
         напьюсь ужо, —
грустно мечтаю,
          в сон погружен.
В самом
   походном
        спартанском вкусе
вылегся
   на параллельных брусьях * .
Тихо дрожу,
        как в арктических водах…
Граждане,
     разве же ж это отдых?