Генри Лонгфелло - Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения.

Смотри — огромные бездорожные пространства
Меняются как по волшебству, их заполняют
Бесчисленные массы людей,
И вот уже существуют на этих землях выдающиеся люди искусства и государственные учреждения.
А теперь посмотри сквозь время
На бесчисленных моих читателей.
Твердым и уверенным шагом идут они неустанно,
Вереницы людей, Американос [102] «Американос» (ср. далее «Либертад» — «свобода» (исп.). — Включением в поэму слов из испанского, латинского, французского и других языков для обозначения особенно важных понятий Уитмен стремился подчеркнуть интернациональный, всеобщий характер своей поэзии. , сотни миллионов,
Вот одно поколение, свершив свой подвиг, уходит,
И другое поколение, свершив свой подвиг, уходит следом,
Лица идущих повернуты ко мне, дабы слышать.
И глаза их смотрят на меня.

Американос! победители! марш человечества!
Передовые! марш века! Либертад! массы!
Для вас мои песни.

Песни о прериях,
Песни о Миссисипи, бесконечно плывущей вниз к Мексиканскому морю,
Песни об Огайо, об Айове, об Индиане, Висконсине, Иллинойсе и Миннесоте,
Песни, которые разлетаются из Канзаса, из самого центра, которые слышны всюду,
Песни, которые бьются в огненных пульсах и все оживляют.

Возьми мои листья, Америка, унеси их на Юг, унеси их на Север,
Радуйся им, куда бы они ни прилетели, это отпрыски твоего древа,
Сбереги мои песни на Востоке и на Западе, и они сберегут тебя,
И вы, ранее спетые песни, в любви соединитесь с ними, ибо они стремятся в любви соединиться с вами.

Я постиг старину,
Я учился, сидя у ног великих мастеров,
И если я достоин, пусть великие мастера вернутся и изучают меня.
Во имя этих Штатов вправе ли я презирать древность?
Штаты — дети древности и тем самым оправдывают ее.

Ушедшие поэты, философы, священнослужители,
Великомученики, художники, изобретатели, давно исчезнувшие правительства,
Создатели языка в неведомых странах,
Народы, некогда могущественные, а ныне вымирающие и пришедшие в упадок,
Я не вправе продолжать, пока не воздам дань уважения тому, что вы оставили нам.
Я изучил ваше наследие, оно восхитительно (я даже порою бродил в мире ушедшем),
И понял — ничто не может быть более великим и заслуживать большего почитания, нежели оно заслуживает,
Но, тщательно изучив прошлое, я оставил его
И стою там, где я есть, — в моем сегодняшнем дне.

Здесь сходят на берег женщина и мужчина,
Мужская и женская наследственность мира, пламя материи,
Вот она, духовность, всем понятная и открыто признанная,
Вечное стремление, конец зримых форм,
Владычица одаряющая грядет после томительного ожидания,
Приближается душа.

Душа,
Во веки веков, дольше, чем земля останется бурой и твердой, дольше, чем будут существовать приливы и отливы,
Я буду слагать поэмы о материи, ибо считаю, что эти поэмы самые духовные,
Я буду слагать поэмы о моем теле и смертности,
Ибо считаю, что только так можно создать стихи о моей душе и бессмертии.
И для этих штатов сложу я песню о том, что ни один штат ни при каких обстоятельствах не должен подчинить себе другой штат.
И еще я сложу песню о том, что все штаты и днем и ночью должны жить в дружбе, и два соседние штата не должны враждовать.
А для ушей Президента я сложу песню, в которой будут слышны угрозы и лязг оружия,
И сквозь частокол оружия будут проглядывать хмурые лица;
И о безликом Страхе, вобравшем в себя черты многих, я тоже сложу песню,
О клыкастом, ощеренном Страхе, возвышающемся надо всеми,
О воинственном, грозном Страхе, чья голова в поднебесье
(Как бы ни был высок самый высокий человек, Страх подчас выше).

Я призна́ю все современные страны,
Я прослежу географию шара земного и сердечно приветствую все города, малые и большие.
А людские занятия! Героизм их — на море, героизм их — на суше, в песнях своих я расскажу об этом,
Все расскажу я о героизме, как понимают его американцы.

Я спою песню товарищества,
Я докажу, что в одном должны объединиться многие,
Я уверен, что многие должны создать идеал мужественной любви, найдя его во мне,
Потому и позволяю я вырваться наружу пламени, которое пожирало меня,
Долго тлели угли в костре, я уберу все, что мешало ему гореть,
Я дам полную волю огню,
Кто, если не я, может постичь любовь с ее радостями и печалями.
Кто, если не я, может стать поэтом товарищества?