Мне сорок два.
Да трын-трава!
Всего полжизни прожито.
И что людская мне молва,
Когда мне всех дороже ты?
Любовь — сраженье двух сердец.
Здесь победителей не судят!
Пускай он шут! Глупец! Подлец!
Но побежденных здесь —
Не любят!
Так значит в бой!
На абордаж!
Сарынь на кичку!
Кортик в зубы!
—Покорнейший слуга я Ваш,—
Последнее, что шепчут губы.
Палач отнимет жизнь и Честь,
Но он любовь отнять не в силах,
Пока свобода мысли есть,
И кровь пока струится в жилах
Я сберегу
Любовь свою
И не отдам ее без бою.
Пока живу — тебя люблю!
А ты умрешь —
У мру с тобою!
Крестьянин
Ты помнишь, родимая, первый покос?
И нашу черемуху в темном логу?
Не нужно, родимая, охов и слез.
Я жив еще. Выживу. Если смогу.
Как наша телушка?
Ходила ли в стадо?
И будет ли в этом году молоко?
У батюшки сено скоси за оградой.
На дальний покос не ходи.
Детишек учи.
А в особицу Ваню.
Он ловок к наукам.
Глядишь, выйдет в люди.
Я доктором Ваню увидеть мечтаю...
А если не так, то учителем будет.
Отправь его в город к сестре моей Кате
Пусть в школе не знают, что я здесь сижу.
Из синей рубашки Анюте сшей платье,
Смотри, чтобы Прохор не сдвинул межу,
Картошку займи для посадки у Кати.
Ее в городских магазинах полно.
Сади, сколько можно Помогут и братья
— А Прохор,— скажи им,— сексот и говно
Смотри там!
Но если вдруг выпадет случай,—
Найдешь человека,—
Сходись с ним, не жди.
Родимая,
Сердце обидой не мучай!
Не шутят с такими как я здесь вожди
Поручик
Мадам! Тихо падают листья,
В их шорохе слышу беду.
Мадам! Ваше сердце так близко!
Я сделаю шаг — и войду.
Мадам! Моим клятвам не верьте.
Они лишь слова. Ритуал.
А верьте Вы детям и смерти,—
Ее этот мир повидал!
Ее этот мир повидал...
Палач с южно-русским акцентом,
Проворный одесский еврей
Меня убивал по рецептам
Религии страшной своей
Зарезан я был и расстрелян
В кровавом двадцатом году.
В конюшнях, что строил Растрелли,
Я умер в тифозном бреду.
Казнен был в казармах Крондштадта,
Замерз в Соловецком СЛОНе,
И пулей любимого брата
Убит на гражданской войне.
Но каюсь!
Бориса и Глеба
Я проклял пример на века.
Умри я —
Россию бы предал.
Жива она,— жив я пока.
И каюсь! Стрелял всегда первым!
А сам, как мишень на виду.
И я -пригожусь в сорок первом
России, попавшей в беду
России, попавшей в беду.
Сменю я фамилию дедов,
Смешаюсь с голодной толпой,
Мадам, я Россию не предал,
Хотя и враждую с Чекой.
История спор наш рассудит.
Чем я рисковал? Чем они?
И скажут мне русские люди:
— Фамилию внукам верни! —
Дождусь, назовет меня братом,—
Палач Джугашвили в мольбе.
Пройду пол-Европы солдатом,
Россию оставив себе.
Россию оставив себе.
Хожу я по лезвию бритвы.
Здесь кровь проливают рекой.
Хранят меня Ваши молитвы.
Мне рано еще на покой.
Мне снятся любимые внуки.
Мы счастливы будем, мадам!
Вернусь я из этой разлуки
И Вас никому не отдам.
И Вас никому не отдам.
Мадам! Уже падают листья
В заброшенном нашем саду.
Мадам! Ваше сердце так близко!
Я сделаю шаг и
Войду?
* * *
Запомни!
Это их слеза
Дождем тебе омоет щеку
Следят за нами издалека
С ночного неба
Их глаза!
Пыль на дороге — их тела,
И мы
По их шагаем спинам!
И как обидно нестерпимы
Им наши мелкие дела...
* * *
О! Русская земля! Опять ты сирота
Крылами бьет беда в твои просторы,
В душе Обида, Боль и Пустота,
А в Памяти — Обман и Приговоры.
Дни окаянные расстрелов без суда
От Октября по тридцать пятый год
Ведет тебя от бога в никуда
Жестокий "богоизбранный" народ.
Безлюдели террором города:
Ростов и Харьков, Ярославль, Крондштадт...
И как закон — расстреливал всегда
Наемный Лейбы Троцкого солдат.
Истории лишали и святых
Разрыли кладбища и осквернили храмы
Устраивали в алтарях пустых
Конюшни, туалеты, пилорамы...
Читать дальше