Расул Гамзатов - Последняя цена

— Эй, сколько ты стоишь, вчерашний вещун,
Что рьяно
Глаголил с высоких трибун?
— Не стою теперь ни тумана!

Ложь Истине шепчет: что хочешь проси,
Но только за это
Язык прикуси —
И в золото будешь одета!

Уродство беснуется с пеной у рта:
— Последнюю цену
Скажи, Красота!
— А сколько с меня за измену?

Спросила папаха:
— Скажи, голова,
Цена тебе красная впрямь
Какова?
— Узнаешь! Сперва дай надену!

И красную цену лихой голове
Узнала папаха,
Оставшись в траве
На поле кровавом, как плаха.

Сторговать бы песню на базаре,
Заплатив лишь стоимость чернил,
Но опять я,
будучи в ударе,
Взял пандур и песню сочинил.

Видно, делать это мне не внове,
И, клянусь,
не ягода кизил,
А зарделась в слове капля крови,
Словно взял и сердце прострелил.

Легче было б общего напева
На базаре песню сторговать,
А не лазить самому на небо,
Тайных слез в ночи не проливать.

Я страдал, но обреченно кто-то
Произносит, глядючи во тьму:
— Ты пиши, когда тебе охота,
Только, верь, все это ни к чему.

Устарели вздохи на скамейке,
Глянь: на ней играют в домино.
Что стихи, брат, если ни копейки
Жизнь не стоит. То-то и оно!

С той поры, как предок на верблюде
Путь через пустыню проложил,
Много сказок выдумали люди,
А кончалось все на дне могил.

Землепашец, государь и нукер
Уходили.
Не сочтешь могил.
Ты пиши, пиши, но знай, что флюгер
Многих правдолюбцев пережил.

Если лет неодолима память,
Велика ль цена горючих слез?
Память, говоришь? Какая память?
Бабий Яр травой уже зарос.

Жизнелюбы, напрягаем силы,
Словно на последнем берегу.
И, как волны, множатся могилы,
Замерев безмолвно на бегу.

Утверждал один, что смерти нету,
Искушал лукавицу судьбу
И не знал, что близкой смерти мету
Носит сам на безрассудном лбу.

Тайно смерть на людях ставит знаки,
И на жизнь не велика цена.
Унесли две атомных атаки
Сонм людской! Прожорлива война!

Вот гляди: на этом камне стертом
Тень того, кто словно дым исчез.
В одночасье, если верить мертвым,
Рухнули на землю шесть небес.

Все века двадцатое столетье
Затмевает по числу могил.
А еще в запасе — бомба третья…
К смерти мир себя приговорил.

Ты пиши стихи, коль есть потреба,
Только помни, сжав перо в руке,
Что уже само седьмое небо
Всякий день висит на волоске.

Руками скорбно потрясая,
Себя жестоко били вновь
Шииты в день шахсай-вахсая
И лица раздирали в кровь.

— Зачем живем мы в царстве блуда,
Где не ценнее жизнь, чем прах?
Будь милосердным
и отсюда
Скорей нас забери, аллах!..

И, на могилы взгляд бросая,
Склоняя голову опять,
Порою сам шахсай-вахсая
Не мог я в мыслях избежать.

Казалось: вся земля в могилах,
Куда ни глянь — сплошной содом.
Был улыбнуться я не в силах,
И жгли стихи меня стыдом.

Кровоточила грудь, как рана,
Ударов сыпался черед,
Но выплывал, как из тумана,
Надежды белый пароход.

И мой шахсай-вахсай кончался,
И пробивался в сердце свет,
И я, как мальчик, забывался,
Что был Айтматовым воспет.

Был, как шахсай-вахсай, мой сон,
И на рассвете, встав с постели,
Я в тегеранском «Парк-отеле»
Поспешно вышел на балкон.

И свежевымытое утро
Меня пленило блеском чар.
А солнце было рыжекудро
И направлялось на базар.

Спросил я солнце:
— Чем торгуешь?
Быть может, золотом колец?
— Заезжий гость, о чем толкуешь,
Не ювелир я, не купец.

И, шествуя по всем базарам,
Я ничего не продаю,
А золотые кольца даром
Хорошим людям раздаю.

И выметаю в час игрений
С базаров метлами лучей
Я мусор лживых заверений
И пыль обманчивых речей.

Пока горю, мир будет вечен!
— Ах, солнце, лучше бей в набат:
Мир обезумевший беспечен,
Доверчив и подслеповат.

Иные вертят им привольно,
А жизнь его тонка, как нить. —
Здесь вышел мир вперед:
— Довольно!
Меня не смеешь ты хулить.