Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Капрал Добжинский лишь не разделял веселья,
Не слушал музыки, невесел, как с похмелья,
Сплел руки за спиной, и мрачен, и суров он!
Бедняга! До сих пор был Зосей очарован!
Он ей таскал цветы и гнезда из дубравы,
Сережки вырезал неверной для забавы.
Неблагодарная! Хоть он дарил немало,
Хотя она, его завидя, убегала,
Хотя отец его не потакал проказам,
Он все ж, чтоб увидать хотя б единым глазом,
Как возится она на огороде с грядкой,
Взбирался на забор, полз в коноплю украдкой;
Неблагодарная! Не поглядев на пляску,
Мазурку засвистал, надвинул ниже каску
И к лагерю побрел, где пили ветераны,
Пытался картами пролить бальзам на раны,
Глушил вино! Увы! Не помогло и пьянство!
Вот было каково у Пробки постоянство!

А Зося весело танцует: бал в разгаре,
Она едва видна, хотя и в первой паре;
На зелени травы она, в зеленом платье,
С венком на голове, на розовом закате
Ведет танцующих движеньем грациозным,
Как в небе светлый дух вращеньем правит звездным.
Найти ее легко — устремлены к ней взгляды,
К ней руки тянутся, все танцевать с ней рады,
Напрасно тщился с ней остаться Подкоморий.
Соперники его прочь оттеснили вскоре,
Домбровский вслед за ним добился сладкой чести,
Но уступить пришлось: и третий шел к невесте.
Однако потерпел он также пораженье,
Устала Зосенька от шума и движенья,
Попав к Тадеушу, ушла она из круга,
Не стала танцевать, чтоб не покинуть друга,
Пошли к столам они налить гостям бокалы.

Л в небе догорал заката отблеск алый,
И облаков края сквозили еле-еле —
Вверху лиловые, а снизу розовели,
Сулили облака хорошую погоду,
То как стада овец брели по небосводу,
То стайками чирков кружились, а иные
Как занавески вдруг белели кружевные,
Струились складками, из глубины сверкая
Жемчужной пронизью и позолотой с края.
В закатном отблеске они неярко тлели
И выцветали все, желтели и бледнели.
Тут солнце голову в глубь облаков уткнуло,
Теплом в последний раз дохнуло и уснуло.

А шляхта все пила на мураве зеленой
За Зоею, за вождей и за Наполеона.
Вновь чарки подняла она за обрученных,
Потом за всех гостей, на свадьбу приглашенных,
И за живых друзей, встречавшихся когда-то,
И за покойников, чью память чтили свято!

И я с гостями был, пил добрый мед и вина,
Что видел, что слыхал, собрал здесь воедино.

Так думал я на улицах парижских,
В шумихе, в хаосе обманов низких,
Утраченных надежд, проклятий, споров,
И сожалений поздних, и укоров.

О, горе нам, бежавшим на чужбину
В суровый час, кляня свою судьбину.
Тревога неотступно шла за нами,
Все встречные казались нам врагами.
Все туже сдавливали нас оковы,
Еще чуть-чуть — и задушить готовы.

Когда и к жалобам все были глухи,
Когда из Полыни доносились слухи,
Как похоронный звон, как плач надгробный,
Когда притворный друг и недруг злобный
Старались сжить нас поскорей со света,
И даже в небе не было просвета,
То дива нет, что нам постыло это,
Что, потеряв от долгой муки разум,
Накинулись мы друг на друга разом.

Хотел бы малой птицей пролететь я
Сквозь бури, грозы, ливни, лихолетье
И вновь вернуть безоблачность погоды,
Отцовский дом, младенческие годы.

Одна утеха в тяжкую годину —
С приятелями ближе сесть к камину,
От шума европейского замкнуться,
К счастливым временам душой вернуться,
Мечтать о родине, забыв чужбину.

Зато о крови, льющейся рекою,
О родине, охваченной тоскою,
О славе, что еще не отгремела, —
О них помыслить и душа не смела!
Народ перетерпел такие муки,
Что мужество заламывает руки!

Там в горьком трауре мои собратья,
Там воздух тяжелеет от проклятья,
В ту сферу страшную лететь боится
И буревестник — грозовая птица.

Мать-Полына! Так недавно в гроб сошла ты,
Что слов нет выразить всю боль утраты!
Ах! Чьи уста похвастаться готовы,
Что ими найдено такое слово,
Которое вернет надежды снова,
Развеет мрак отчаянья былого,
Поднимет сердца каменное веко,
Чтоб горе выплакать. Не хватит века
Такое слово отыскать на свете,
Придется ждать его тысячелетье.

Когда же наконец с рычаньем гордым
Ударят мщенья львы по вражьим ордам
И смолкший крик врагов всему народу
Вдруг возвестит желанную свободу,
Когда орлы родные с громом славы
Домчатся до границы Болеслава {362} ,
Врагов в тяжелой битве уничтожат,
Упьются кровью всласть и крылья сложат, —
Тогда, увенчаны листвой дубовой,
Уже без снаряженья боевого,
Герои к песням возвратятся снова:
Им в доле их высокой и завидной
О прошлом слушать будет не обидно,
Над судьбами отцов заплачут сами
Печальными, но чистыми слезами.