Потухают талантов огни,
Удивляешься, вылупив зенки:
Остаются на свете одни
Евтушенские и Вознесенки.
Соба одна, соба без «ка».
Какая же она?
Поверхностна иль глубока
И в чем отражена?
Кой-кто умеет с нею пить,
Топя тоску в вине.
Тут он не прочь поговорить
С собой наедине.
Себя без толку не тревожь,
Доволен будь собой,
А если не доволен, что ж,
Соба дана судьбой.
Ведь торговать собой – позор,
Собой гордятся все.
Соба не вымысел, не вздор
Во всей ее красе.
Лишь с удивлением большим
И как бы с похвалой
Мы почему-то говорим:
Покончил он с собой.
Эмфизема души
У меня от стихов.
Хоть пиши, не пиши —
Всё ж не будешь здоров.
Я лечиться готов
Социальной стряпней,
Низверженьем основ
И Вьетнамской войной.
Но вредны облака,
И нельзя ехать в глушь.
Невозможна пока
Ампутация душ.
Страшен ночи покров.
Плачет Муза в углу.
Мир без звуков и снов
Безнадежен и глух.
Вдохновенья порыв
Отгоняю я прочь.
Мне лишь атомный взрыв
Мог бы как-то помочь.
Пароходик в море
Говорит: «Я плаваю»,
С ним поэт не спорит,
Гонится за славою.
Пароходик душат,
Топят волны мрачные;
А поэт на суше
Рвет оковы брачные.
Пароходик черти
Заберут без почестей.
Лишь поэт бессмертен
В гениальном творчестве.
Жребий слишком строг был,
Пароходик в тлении.
Он воскреснуть мог бы
Вновь, в стихотворении.
Но поэт беспечно
Запил на три годика
И ему, конечно,
Не до пароходика.
Всерьез повесился поэт,
Никчемный одиночка,
«Не говорит ни да, ни нет»,
Прошли его денечки.
Чтоб добровольно в петлю лезть,
Причин особых нету.
Не слишком, очевидно, здесь
Легко жилось поэту.
Раздумья черного туман
Его опутал вроде…
Опять же горе от ума,
Хоть при другой погоде.
Ему такое не с руки,
Крепыш был, не калека.
Ведь не иначе, как стишки
Сгубили человека.
Повело кота на крышу,
Я его стенанья слышу.
Рваны уши, хвост трубой,
Рвется кот в последний бой.
Горки Сивку укатали.
Для меня ли, для кота ли
Не житуха, а страда
В наши зрелые года.
У меня хоть целы уши,
Ободрали только душу.
Всё ж встаю во весь свой рост:
Дыбом шерсть, пружинит хвост.
Кот и я — не пацифисты,
Духом смелы, сердцем чисты.
Не теряем мы лица,
Будем биться до конца.
Чтоб, как в смертной лихорадке,
В роковой последней схватке,
Скаля судорожно пасть,
На родную крышу пасть.
Тщеславие вотще,
Без крыл вотще паренье.
Как мошка на свече,
Сгорает вдохновенье.
Струится легкий чад
От фитиля к окошку,
А за окошком сад
И ночь… И снова мошка.
И снова тот же бред
Мою терзает лиру.
Потушим лучше свет:
Пусть ночь войдет в квартиру.
Я вырвался из плена,
Как ветер на простор.
Теперь мне по колено
Вершины снежных гор.
Воспоминанья тают,
Все горести забыл.
Не чуя ног, летаю,
Парю, не зная крыл.
Так празднично и ярко,
Нет никаких забот;
Устои все насмарку,
Навыворот, вразброд.
Лишь где-то еле-еле
Сомненье: странный свет?..
Такого в самом деле
В земной юдоли нет.
Сомнениями мучим,
По мере сил живет
В рассеянии сущий
Безродный патриот.
Со славой иль без славы,
Признанье ль, ремесло?..
Лихой казачьей лавой
Былое унесло.
В Нью-Йорке и в Париже
Ловчился, торговал.
Умишком не обижен,
Хоть языка не знал.
Прошел наметом, рысью
Через чужой удел.
И вот пропал, накрылся…
Знать, срок ему приспел.
Ю. Т. Гаркуше
Наподдав ногою кошку,
Мы идем навеселе.
Раздвигает друг гармошку:
«На деревне, на селе»…
Читать дальше