Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения

Сочно всходит семя иммигрантов –
атлетические богачи;
набегают волны эмигрантов,
молот возводительно стучит.

Там восторгнут факела румянец
и туда отчаянный бежит:
бледный швед и бедный итальянец
и гонимый варварами жид.

От ярма помещиков веселых,
от обиды бешеных владык
уплывает стадо переселов
на другую сторону Воды.

Я думал прежде что необходимо
надеяться и много говорить
и радоваться или быть любимым
и злобствовать и жизнь свою творить.

Но вдруг заметил что несносна давка
случайной и посредственной игры.
Я обойден у пышного прилавка,
мой стук не юрок, ногти не остры.

Назначенные выпадают кости,
прядется сладкий, дивно прочный лен
и не испытывающему злости
завидный выигрыш определен.

Дурному плену должно расковаться.
Мне милое блаженство суждено.
И мне ли тешиться и бесноваться:
я буду спать доколе спать дано.

Когда не любишь Евдокию
и не стремишь ко ней мечты
и спросит кто-нибудь:
какие испытываешь чувства ты?

немедленно и откровенно
ответствуй: О она светла,
ее люблю до крови венной,
до слез, до смерти и дотла. —

Когда же страстью воспаленный
ты изнывал и даже чах
и плачешь ты на грядке ленной,
на огородах, на бахчах –

непроницательный наперсник
тебя конечно вопросит:
скажи по правде, тезка-сверстник,
ты любишь дыню, горе-Сид? —

тогда уверенно и звонко
вдруг смехом грянешь, смехом вдруг:
Овдотью? — отопрешься: вон-ка!
Да ты в уме ли? — Вон из рук.

Ох солдаты днями и ночами
лишены привета и жены
а мешки за трудными плечами
беспардонно перегружены.

Много легче подвиг офицерский:
налегке шагает господин.
Все ж от раны полевой и зверской
не упрятан честный ни один.

Но бывает отдых в душных маршах
на путях маневров и войны
и солдаты по команде старших
закурить, оправиться вольны.

Или – исторические даты –
приступом берутся поезда,
по домам расходятся солдаты,
на балконах флаги в городах;

и расставшись с аккуратной скаткой
и шинель надевши в рукава
с Пенелопой свидится – солдаткой –
демобилизованный Иван.

И не так ли в платьице кисейном
офицерова невеста ждет.
Он вернется — звоном карусельным
музыкальный ящичек пойдет.

Пусть раздастся тонок и нахален
голос канареечный (поют!)
чтоб семейственно-патриархален
стал возобновившийся приют.

Уцелевшим в действиях убойных
трижды вожделенны очаги.
Помяни безвременно-покойных
и о них не плакать не моги.

Небрежно ли, нарядно ли одеты,
в мундир или в халат облечены —
мы неизбежно мечены поэты
холмом Венеры и холмом Луны.

И неосуществимо мы мечтаем
о том что радостно и далеко;
так умираем и безбрежно таем
и Изабелин нюхаем платок.

Нам странен инженеров белокурых
уверенный несокрушимый глаз
что речь помещика о пестрых курах
для тех кто был в деревне много раз.

Иным – Юпитер, покровитель гордых:
заведует завидной их судьбой,
селит пред ними страх в покорных ордах
блестящий царь Юпитер громобой.

Другим Сатурн приносит груды денег,
премягко устилает их стези,
у них пророс цветами грубый веник
а наш без листьев как ни егози.

Они венцом венок обрящут каждый
а нам несчастным грустно нет травы,
волшебный ключ владеет ихней жаждой,
для нас пребудут высохшие рвы.

А Аполлон с противной старой лирой
отнюдь не наш, он музыкантам отц.
Они форсят пред Кирой или Ирой,
они играют очень много нот.

А торгаша Меркурий быстроглазый
мизинцем под конечно приютит.
Что ж в этой жнини надо быть пролазой
и хорошо тому кто Китыч Тит.

Тебе же, Марс, поклон без мысли задней,
твой низок лоб но вот пряма спина,
кто скажет хам что мир войны повадней
того ногою следует пинать…

Но нам поэтам эти горки чужды,
для нас горбы Венеры и Луны.
Не по его делом и коемуждо
прогулки, льды и судьбы возданы.