Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения

Хотя невеста на вокзале
в буфете так была бедна
что некоторые казали:
смотрите как она бледна! –

и в коридорчике вагонном
лобзая губы, руки жмя
все унывала пред прогоном:
скажи, ты не забудешь мя?

свисток безапелляционный,
путь полотняный и песок.
Тоски последней станционной
засыпаны и ток и сок.

Ты видишь маленькие кровы
люден, живущих по краям,
и пропитание коровы,
и лошадей у края ям.

Шаг паровозный, шум тревожный
по брегу рек (и Ок и Кам)
а также славный мелкодрожный
лесок пришпальный по бокам.

Железным и дорожным свистом
начальник рявкнул; вам ползти. –
И ты повенчан с машинистом.
Крути, Гаврила! Нам пора.

Для смертного ужасней часа нет
как одинокий час преднощный.
Все умерло кругом, погаснул свет,
гул улицы затихнул мощный.

Лишь он один еще живет,
но сон его придавит полновесно
и может быть уж не очнется
он для завтрашней юдоли тесной.

Ребенок плачет перед сном,
затем что круга не осознавая
уйти боится из привычных стен
в ночную неизвестность рая.

И только материнская рука
боящегося безопасит.
Рок отступает от земли, пока
осуществляется причастье.

Так смертному скитаться по ночам,
и в круге предопределенном
смерть предстает испуганным очам
бессонницами воспаленным.

Но есть спасение судьбе земной
подверженной ночным тревогам
пред наступлением судьбы иной
грозящей за ночным порогом:

отвергнут рок, и одинокий страх
сражен любовью сопричастной.
Рука в руке. Душа о двух сердцах
встречает ночь с улыбкой ясной.

Не понимаешь, ты не понимаешь
лесов и слов и сот и воркотни,
закутываешься и поднимаешь
задумывающийся воротник.

А силы что? я говорю про силы
которые присущи Богу сил.
Ты уходила, ноги уносила
как вечный спич герой произносил.

Прости, прости когда сухой метелью
всесильные поля запружены.
Ты будешь виноградом пли елью.
Любви глаза женой загружены.

Запряжены стальные молотилки,
запряжены презренные стихи.
Меня знобит на небольшой подстилке,
отставку подразумевает стих.

Меня знобит и может быть последний,
последний раз перед тобой валюсь;
внимай призыв, неточный но последний:
последний раз перед тобой валюсь.

Знать не хочу и ничего не знаю
но ничего и ты не знаешь, ты;
покорный воск на потолок роняет
мои следы без всякой красоты.

Но вежливые фаталисты
не млеко пьют и не вино.
Неимоверной силой истой
спокойствие душе дано.

Потом скажу об этом млеке,
вине об этом я скажу.
Пусть, жидкости, вы оба леки
но отдыха не нахожу.

Пусть мера есть долготерпенью
но меры нет любви, любви.
Ее не злом, ее не сенью
да и никак не назови.

Я говорю с моей судьбою
наедине, опять, опять.
Я говорил с самим собою
разов пожалуй тридцать пять.

В руке с четырехстопным ямбом,
в груди с огнем, но без греха
приближусь я к жестоким дамбам
вовек не лгущего стиха.

Какие строки или знаки
мою любовь избороздят,
каких полей какие злаки
признание изобразят?

Так молоко хотя оставит
след на губах как у детей,
вино хотя труды заставит
великих множеством затей –

долой, мои воспоминанья!
Тебя, судьба, одну тебя
люблю которой нет названья,
которую умру любя.

Стисни губы, воин честный,
сердце верой ополча.

На равнине крайней славы
под светилом ясных дней жги
Диане среброглавой,
празднуй деве, знай о ней.

Только стройной хоть жестокой
предоставь любовь свою,
льва руки и птицу ока
за нее сложи в бою.

Лейся лейся надо гробом
самовольная луна
с белым белым гардеробом,
с волосами изо льна.

Иль над легшим станьте лестно
два Астартиных меча.

Всей душой полюбила душа моя
тех кто ходит в чужие края,
кто и за гору ходит и за море,
для кого и закат и маяк;