Борис Гребенщиков - Здесь так забавно…

Верю я, что сбудется предвестье,
Мной предвосхищенное в мечтах.
И пройдет по тихому предместью
Лев Толстой в оранжевых портах,

И Тургенев, дурь смешавши с дрянью,
Дружески прошепчет в ухо мне:
«Чу! Смотри, — Есенин гулкой ранью
Поскакал на розовом слоне!»

Иннокентий садится в последний трамвай
Где кондуктора нет и в помине.
Семь голодных мужчин там едят каравай,
Увязая зубами в мякине.

Иннокентий рассеянно смотрит вокруг,
В рукаве его теплится свечка.
Семь раздетых мужчин примеряют сюртук;
На лице у седьмого — уздечка.

Пожилая ткачиха желает сойти,
Гневно машет большими руками.
Семь бегущих мужчин на трамвайном пути
Затевают дуэль с ездоками.

Иннокентий стреляет в пустое окно,
Прижимаясь к прикладу предплечьем.
Одному из мужчин прострелили сукно,
Шесть отделались легким увечьем.

Пожилая ткачиха без чувства лежит.
Иннокентий задумчиво дремлет.
Над трамвайным путем черный ворон кружит
И искре электрической внемлет.

Полтараки — повеса, мошенник и плут,
К Иннокентию в двери стучится.
В сей парадной соседи давно не живут,
Но порою приходят мочиться.

Иннокентий задумчиво пьет молоко,
Таракана узревши во мраке.
На душе его мирно, светло и легко —
Он не хочет впускать Полтараки.

Даже если он двери откроет ему,
То, наверное, кинет поленом.
Или, если полена не будет в дому,
Между ног ему двинет коленом.

Полтараки же злобно царапает дверь
И в замочную скважину свищет,
На пожарную лестницу лезет, как зверь, —
Он свиданья с хозяином ищет.

Иннокентии ложится в пустую кровать.
На стене таракан копошится.
За окном Полтараки ползет умирать
И над ним черный ворон кружится.

Иннокентий спускается в мрачный подвал —
Подземелье наполнено смрадом.
Он решает устроить большой карнавал,
Предваренный военным парадом.

Иннокентий в раздумье обходит углы,
Шевеля стеариновой свечкой:
«Здесь прекрасные дамы, стройны и смуглы,
Будут в карты играть перед печкой.

Кирасиры, своим сапогом топоча,
Их на вальс пригласят неуклюже…»
Зашипела и вовсе погасла свеча —
Иннокентий шагает по лужам.

Он рукою скребет по осклизлой стене,
Он зовет громогласно и внятно:
«О прекрасный Панкрат! Поспеши же ко мне
И открой мне дорогу обратно!»

Старый дворник Панкрат сильно пьяный лежит
И призыву из мрака не внемлет.
Высоко в небесах черный ворон кружит,
Ревматичные крылья подъемлет.

Иннокентий привычно садится на стул,
Поглощенный светил созерцаньем.
Вот уж утренний ветер над крышей подул —
Отвечают светила мерцаньем.

Иннокентий не сводит задумчивых глаз
С возникающих в небе явлений.
Небосвод озарился, мелькнул и погас —
Иннокентии исполнен сомнений:

Существует ли все, что горит в небесах,
Или это всего лишь картина?
Скоро полночь пробьет на кремлевских часах.
На лице у него — паутина.

Кто другой бы сидел — Иннокентий встает
И решительно ходит по крыше,
Под ногами его рубероид поет.
Иннокентий взволнованно дышит.

Он спускается с крыши — он понял, в чем суть,
Дева в бочке подштанники плещет.
Он хватает ту деву за нежную грудь.
Средь небес черный ворон трепещет.

Иннокентий вращает коленчатый вал,
Шестерня под рукою скрежещет.
Покачнулся автобус и в пропасть упал,
Вместе с ним — Иннокентьевы вещи.