Лев Кобылинский - Стихотворения

иные очи мне отверз Господь,
свевая с вежд моих туман печальный,
Он дал мне ужас света побороть.

Диск солнечный мерцал свечой венчальной;
все пламенным венцом окружено,
сияло Сердце, как сосуд хрустальный,

прозрачней, чем священное вино;
кровавая на нем зияла рана,
увито было тернием оно,

но, как светило блещет из тумана
над Ним, приосенив святую кровь.
Креста пылала вечная Hosanna.

И стал мне внятен глас: «Не прекословь!..
Прими свои последние стигматы,
да будет миру явлена любовь

невестою с Распятым сораспятой,
стань ученицей Сердца Моего,
и станешь вновь рожденной и Веаt'ой!..

Святой любви свершится торжество:
погаснет Солнце, мы пребудем вместе…
Лия лучи блаженства своего,

Святой Жених грядет к своей невесте!..»
Упала я пред Ним без сил вздохнуть
и, плача, улыбалась доброй вести,

и вдруг лучи мою рассекли грудь,
и сердцу моему так сладко было
к сосуду Сердца Божьего прильнуть,

и нас одно сиянье окружило.

Четыре дня томительного сна,
четыре дня предчувствий беспокойных,
и, наконец, душа отрешена.

Вот развернул извивы звений стройных
торжественно-рыдающий хорал
взываний и молитв заупокойных.

Он близился, он грустно замирал,
и было мне, почившей так прекрасно,
следить, как в сердце пламень догорал,

и улыбаться странно-безучастно,
смотря, как к золотому гробу мать
и две сестры в слезах прильнули страстно.

Легла на сердце строгая печать,
им был восторг мои тайный непонятен,
не смела я их слезы понимать.

Вдруг тихий зов сквозь сон стал сердцу внятен,
и взор скорбящий в душу мне проник,
и вспыхнули огни кровавых пятен,

меня назвал Он трижды и поник,
а я, ответ замедлив свой, не знала,
то был ли голос Агнца, иль в тот миг

моя ж душа меня именовала;
но я была безгласна как дитя,
на милосердье Агнца уповала.

Он улыбнулся, содрогнулась я,—
а там, внизу, из брошенного тела,
скользнув по гробу, выползла змея,

клубясь, свивала звенья и свистела
и горстью мертвой пепла стала вдруг,
и вот я к Жениху простерла смело

огни моих крестообразных рук,
и дивные предстали мне виденья
среди моих неизреченных мук:

был искус первый — искус нисхожденья,
душа была низвергнута во Ад,
вокруг, стеня, толпились привиденья,

и в той стране, где нет пути назад,
черты родные всех, что сердцу святы,
я встретила и отвратила взгляд.

Была дыханьем огненным объята
я у разверстой пасти Сатаны,
заскрежетал он, словно мавр проклятый,

но вождь незримый с правой стороны
со мною шел, мне в сердце проливая
целительную влагу тишины.

За Женихом я шла, не уставая.
и невредима посреди огней
свершала путь, молясь и уповая,

сквозь все ряды мятущихся теней
по лестнице великой очищенья
и через седмь священных ступеней.

И каждый миг чрез новые мученья
меня влекла незримая рука,
изнемогая в муках восхожденья,

пережила я долгие века…

Услышав зов, склонилась я к подножью,
дух ангельский и девственное тело
предав Кресту, объята сладкой дрожью,

и, плоть свергая, тихо отлетела.
(Последнее то было обрученье!)
Поникли руки, грудь похолодела,

и замерло предсмертное биение;
вот отступили дальше в полумрак
мерцанья, славословья, песнопенья;

как воск мощей, простерта в строгой раке,
беззвучно я запела «Agnus Dei!»,
и вот святые проступили знаки;

и миг последний был всего страшнее,
но тень крыла мне очи оградила,
я каждый миг свободней и смелее

по ступеням безмолвья восходила,
и близясь каждый миг к иным преградам,
при шаге каждом крепла в сердце сила.

Мой верный Страж ступал со мною рядом,
меня в пути высоком ободряя
то благостным, то непреклонным взглядом.

Вот заструились дуновенья Рая
неизреченны и невыразимы,
и луч не дрогнул, сердце мне пронзая.