Лев Кобылинский - Стихотворения

И, величие величий,
на узорчатом окне
преклоняет Беатриче
взоры нежные ко мне!

Как свора псов, греховные деянья
рычат, струя голодную слюну,
но светлые покровы одеянья

мне в душу излучают белизну;
их лобызая, я рыдаю глухо,
простертый ниц. взираю в вышину.

Взор полувидит, полуслышит ухо,
вкруг сон теней и тени полусна…
Где власть Отца? Где утешенье Духа?

Где Сына крест?.. Вкруг тьма и тишина!..
Лишь Ты сошла без плача и без зова
и Ты неопорочена Одна!

Постигнув все и все простив без слова,
ты бдишь над трупом, преклоненным ниц,
мне в грудь вдохнуть дыхание готова

движеньем легким девственных ресниц.
Ты — верный страж, наставница благая,
Ты вождь крылатых, райских верениц,

путеводительница дорогая,
разгадчица моих заветных снов,
там — вечно та же, здесь — всегда другая,

прибежище, порука и покров!
Мой падший дух, свершая дань обета,
как ржавый меч, вдруг вырви из оков,

восхить, как факел, в мир, где нет запрета,
где пламенеют и сжигают сны,
до площадей торжественного света

иль до безгласных пажитей луны!
Я знаю все: здесь так же безнадежно,
здесь даже слезы наши сочтены,

здесь плачет свет, а тьма всегда безбрежна,
под каждою плитой гнездясь, змея
свистит беспечно и следит прилежно,

все гибнет здесь, и гибну, гибну я;
нас давит Враг железною перчаткой,
поднять забрало каждый миг грозя,

и каждый лик очерчен здесь загадкой.
Мы день и ночь вращаем жернова,
но, как волы, не вкусим пищи сладкой.

Я знаю, здесь земля давно мертва,
а вечны здесь блужданья без предела.
бесплодно-сиротливые слова,

соль слез и зной в крови, и холод тела.
Но Ты неопорочена одна,
и Ты одна без зова низлетела,

улыбчива и без конца грустна,
задумчива и, как дитя, безгневна,
во всем и непостижна, и ясна,

и каждым мановением напевна.
Где звуки, чтоб Тебя именовать?..
Ты — пальма осужденных, Ты — царевна,

моя сестра, дитя мое и мать!..
Ты создана блаженной и прекрасной,
чтоб вечный свет крылами обнимать.

Всегда незрима и всегда безгласна,
цветок, где луч росы не смел стряхнуть,
Ты снизошла, дыша печалью ясной…

Безгрешна эта девственная грудь,
и непорочны худенькие плечи,
как грудка ласточки, как млечный путь.

Ты внемлешь и не внемлешь скудной речи,
Ты, не нарушив кроткий мир чела,
безгласно руки, бледные, как свечи,

вдруг надо мной, поникшим, подняла,
и возле, словно белых агнцев стадо,
мои толпятся добрые дела.

Вот белизны чистейшая услада
все облекла в серебряный покров,
и сердце чуть трепещет, как лампада;

легко струится покрывало снов,
Твоих огней влекомо колыханьем,
и млечный серп в венце из облаков.

К Твоим стопам приникнул с обожаньем.
Ты дышишь все нежнее и грустней
неиссякаемым благоуханьем.

И все благоухает, скорбь огней,
печаль к Тебе склоняющихся сводов,
восторг к Тебе бегущих ступеней

и тихий ужас дальних переходов…
Вот, трепетом переполняя грудь,
как славословья звездных хороводов,

благоволила Дама разомкнуть
свои уста, исполнена покоя:
«Я — совершенство и единый путь!..

Предайся мне, приложится другое,
как духу, что парит в свободном сне,
тебе подвластно станет все земное,—

ты станешь улыбаться на огне!..
Мои благоухающие слезы
не иссякают вечно, и на мне

благоволенья Mater Doloros'bi.
Люби, и станет пламя вкруг цвести
под знаменьем Креста и Белой Розы.

Но все другие гибельны пути!..
Покинув Рай, к тебе я низлетела,
чтоб ты дерзал за мною возойти,

бесстрашно свергнув грубый саван тела!
Да будет кровь до капли пролита,
и дух сожжен любовью без предела!..»

Замолкнула… Но даль и высота
поколебались от небесных кличей,
и я не смел пошевелить уста,

но сердце мне сказало: «Беатриче!»

Стоял над морем я, безмолвный и унылый,
а ветер плачущий крепчал, и там в тени
струились красные, вечерние огни.
и море пеною мои уста омыло.