Вадим Шершеневич - Стихотворения и поэмы

И думы, как жулье, крадутся
По переулкам мозга в ночь.
Коль хочешь встать, так не проснуться,
А хочешь спать, заснуть невмочь.

Я вижу предзнаменованья,
Я понимаю пульса стук,
Бессонниц северных сиянье
И горьковатый вкус во рту.

Глазами стыну на портрете
Твоем всё чаще, чаще, мать,
Как бы боясь, что, в небе встретясь,
Смогу тебя я не узнать!

Мне тридцать с лишком лет.
Так, значит,
Еще могу не много жить.
Пока жена меня оплачет
Пред тем, как навсегда забыть!

В сердцах у жен изменчив климат,
Цвести желает красота.
Еще слезою глаз их вымыт,
Уж ищут новых уст уста.

Я каждый раз легко, с улыбкой,
Твою любовь услышать рад,
Но непоправленной ошибкой
Слова о верности звучат.

Судьбе к чему противоречить?
Ведь оба мы должны узнать,
Что вечность — миг недолгой встречи,
Не возвращающейся вспять!

Так будем жить, пока спокойней,
Пока так беспокойна страсть!
Ведь не такой я вор-разбойник,
Чтоб смертью радость всю украсть.

Жена, внимай броженью музык
И визгу радостей земных.
Простор полей, о, как он узок
Перед простором глаз твоих!

Свои роняй, как зерна, взоры
И явью числи свежий бред!
Мне тридцать с лишком лет и дорог
Мне каждый сорванный привет.

Под серокудрую пудру сумерек — канавы дневных морщин!
Месяц! Скачи по тучам проворнее конного горца!
Вечер прошлого октября, ты навсегда окрещен
В благодарной купели богадельного сердца.

Не истоптать надоедной прыти событий,
Не застрелить за дичью созвучий охотящемуся перу,
Дни! — Никакой никогда резинкою не сотрете
Торжественной ошибки октября.

В тот вечер красная вожжа закатов
Заехала под хвост подмосковных сел.
В тот вечер я, Гулливер в стране лилипутов,
В первый раз в страну великанши попал.

Всё подернулось сном в невзрачном доме
И не знало, как был хорош
Неизреченный вечер во имя
Головокружения душ!

В этот вечер, как занавес, взвились ресницы,
Красной рампою губы зажглись.
Даже майской зелени невозможно сравняться
С этой зеленью свежих глаз.

Как гибли на арене христиане,
Хватаясь губами за тщетное имя христа, —
Так с вечера того и поныне
Я гибну об имени твоем в суете.

Мир стал как-то проще, но уже
Со страшной радостью моей.
Прости, что имя я твое тревожу
Моей нечестивой рукой.

Мое ремесло — святотатство пред любовью.
Рукой, грешившей в честь других немало строк,
Теперь твое выписываю имя королевье,
Не вымыв даже запыленных блудом рук.

Эх, руки новые, хотя бы властью дьявола
Себе приделаю легко.
И вот кладу на пламя сердца руку, словно
Сцевола, Чтоб стала сгорета рука.

Глаза, о беженцы из счастья,
Глаза, о склад нескладной кутерьмы,
Зажгу, как плошки я великопостья
И пред икону лица твоего подниму.

А губы, красные лохмотья,
Трубачи ночей и беды,
Я заменю тобой, подвенечное платье.
Схожее с саваном всегда.

Как папироской горящей, подушку лбом прожигая в ночи,
Сквозь зеленое днище похмелья,
Сумасбродно и часто навзрыд лепечу
Неистовое имя Юлии.

Сквозь тощую рощу дней,
Сквозь рассвет, покрывающий сумрак марлей,
К твоим глазам на водопой
Я кровь гоню тропинкой горла.

Ну что ж! Проклятая, домучь!
Любимая, кидай слова, как камни!
Я буду помнить некий вечер, эту ночь,
Пока день гибели не вспомню!

Пульс, тарахти в тревоге, и бегите, ноги!
Вам всё равно не обогнать последний год!
Я вами нагло лгал, мои былые книги,
Но даже надписи кладбищенские лгут.

Как к солнцу Икар, к твоему возношусь я имю;
Как от солнца Икар, оборвусь и скачусь!
В последний раз встряхну я буйными строками,
Как парень кудрями встряхнет наавось.

Что писал всем другим и Жанне я,
Только первый младенческий вздох.
Эти строки да будут моим пострижением
За ограду объятий твоих!

Не уйти мне из этих обступающих стен,
Головой не пробить их сразу.
Было сердце досель только звонкий бутон,
Нынче сердце, как спелая роза.