Прекрасен я твоею красотою,
Твое же имя славится моим.
Как на весах, с тобою мы стоим
И каждый говорит: «Тебя я стою».
Мы связаны любовью не простою,
И был наш договор от всех таим,
Но чтоб весь мир был красотой палим,
Пусть вспыхнет пламень, спящий под золою.
И в той стране, где ты и я одно,
Смешались чудно жертва и убийца,
Сосуд наполненный и красное вино,
Иконы и молитва византийца,
И, тайну вещую пленительно тая,
Моя любовь и красота твоя.
«Сегодня утром встал я странно весел…»
Сегодня утром встал я странно весел,
И легкий сон меня развел со скукой.
Мне снилось, будто с быстрою фелукой
Я подвигаюсь взмахом легких весел.
И горы (будто чародей подвесил
Их над волнами тайною наукой)
Вдали синели. Друг мой бледнорукий
Был здесь со мной, и был я странно весел.
Я видел остров в голубом тумане,
Я слышал звук трубы и коней ржанье,
И близко голос твой и всплески весел.
И вот проснулся, все еще в обмане,
И так легко мне от того свиданья,
Как будто крылья кто к ногам привесил.
<1904–1905>
<���Из «Александрийских песен»> *
Не во сне ли это было,
Что жил я в великой Александрии,
Что меня называли Евлогий,
Катался по зеленому морю,
Когда небо закатом пламенело?
Смотрелся в серые очи,
Что милее мне были
Таис, Клеопатр и Антиноев?
По утрам ходил в палестру
И вечером возвращался в свой дом с садами,
В тенистое и тихое предместье?
И слышался лай собак издалека?
Что ходил я в темные кварталы,
Закрывши лицо каракаллой,
Где слышалось пенье и пьяные крики
И пахло чесноком и рыбой?
Что смотрел я усталыми глазами,
Как танцовщица пляшет «осу»,
И пил вино из глиняного кубка,
И возвращался домой одиноким?
Не во сне ли тебя я встретил,
Твои глаза мое сердце пронзили
И пленником повлекли за собою?
Не во сне ль я день и ночь тоскую,
Пламенею горестным восторгом,
Смотря на вечерние зори,
Горько плачу о зеленом море
И возвращаюсь домой одинокий?
«Говоришь ты мне улыбаясь…»
Говоришь ты мне улыбаясь:
«То вино краснеет, а не мои щеки,
То вино в моих зрачках играет;
Ты не слушай моей пьяной речи».
— Розы, розы на твоих ланитах,
Искры золота в очах твоих блистают,
И любовь тебе подсказывает ласки.
Слушать, слушать бы тебя мне вечно.
«Возвращался я домой поздней ночью…»
Возвращался я домой поздней ночью,
Когда звезды при заре уж бледнели
И огородники въезжали в город.
Был я полон ласками твоими
И впивал я воздух всею грудью,
И сказали встречные матросы:
«Ишь как угостился, приятель!» —
Так меня от счастия шатало.
«Что ж делать, что ты уезжаешь…»
Что ж делать, что ты уезжаешь
И не могу я ехать за тобой следом?
Я буду писать тебе письма
И ждать от тебя ответов,
Буду каждый день ходить в гавань
И смотреть, как корабли приходят,
И спрашивать о тех городах, где ты будешь,
И буду казаться веселым и ясным,
Как нужно быть мудрецу и поэту.
Накоплю я много поцелуев,
Нежных ласк и изысканных наслаждений
К твоему приезду, моя радость,
И какое будет счастье и веселье,
Когда я тебя на палубе завижу
И ты мне махнешь чем-нибудь белым.
Как мы опять в мой дом поедем
Среди садов тенистого предместья,
Будем опять кататься по морю,
Пить терпкое вино в глиняных кувшинах,
Слушать флейты и бубны
И смотреть на яркие звезды.
Как светел весны приход
После долгой зимы,
После разлуки — свиданье.
Ко мне сошел
блаженный покой.
Приветствовать ли мне тебя,
сын сна,
или страшиться?
И рассказам о кровавых битвах
там, далеко,
где груды мертвых тел
и стаи воронов под ярким солнцем,
внимаю я
равнодушно.
И повести о золотом осле,
столь дорогой мне,
смеху Вафилла кудрявого,
Смердиса пенью,
лирам и флейтам
внимаю я
равнодушно.
На коней белогривых с серебряной сбруей,
дорогие вазы,
золотых рыбок,
затканные жемчугом ткани
смотрю я
равнодушно.
И о бедственном дне, когда придется
сказать «прости» милой жизни,
вечерним зорям,
прогулкам веселым,
Каноггу трижды блаженному,
я думаю
равнодушно.
Не прислушиваюсь я больше к твоим шагам,
не слежу зорким ревнивым глазом
через портик и сад
за твоею в кустах одеждой
и даже,
и даже
твой светлый взор
серых под густыми бровями глаз
встречаю я
равнодушно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу