Луис Камоэнс - Лузиады. Сонеты

То сам я Вашу длань потороплю.

Пусть боль, что ныне душу Вам сжимает,

Не вызовет меж нами охлажденья.

Не то молва Вас тяжко покарает.

И скажут люди с горьким осужденьем:

Сеньора благодарности не знает,

Влюбленного лишая снисхожденья.

Сеньора, если за печаль и страсть

Одна награда — каторга и плети,

Глумитесь надо мной — я пойман в сети,

Моя душа Вам отдана во власть.

Над ней вольны Вы издеваться всласть,

Терзать ее, травить — я все на свете

Стерплю, ведь жизнь — война, и муки эти

Всех мук моих лишь крохотная часть.

Взглянув на Вас, кто не опустит взора?

Сдаюсь, но сердце Вам не отдаю.

Ведь сердце — мой последний щит, сеньора.

Спасенья нет в проигранном бою.

Спасенье есть — чтоб избежать позора,

Прижаться грудью к острому копью.

Геракла сын был грозен и силен, 725

Но тем, кого Фетида искупала

В бездонном Стиксе, 726— тем, кого не брало

Ничье копье, — был тяжко ранен он.

Страдальцем был оракул вопрошен,

И тот сказал: здесь трав и зелий — мало,

Но пусть однажды ранившее жало

Второю раной твой исторгнет стон.

Я — как Телеф. Моя судьба решила,

Что Вашим взором, поступью, осанкой

Я буду ранен. Но Любовь мою,

Чтобы она от раны исцелила,

Я должен видеть. Как больной водянкой,

Тем больше сохну, чем я больше пью.

Стоически, в тревогах тяжких дней,

В трудах и бедах краткий век мой прожит.

Одно лишь чувство грудь мою тревожит:

Моя любовь — но и страданье с ней.

Любых отрав любовь моя сильней,

И яд, что быть противоядьем может,

Гармонию страданья уничтожит:

Ведь не мирюсь я с мукою моей.

Но сил Любовь на тонкости не тратит

И за несчастье мне несчастьем платит.

Как снег, я таю от ее щедрот.

А если б мог с несчастьем примириться,

Она начнет на горести скупиться,

Затем что с платой долг ее растет.

Мечтает Страсть о встрече, дона, с Вами,

Не ведая сама, к чему стремится,

Любовь желать столь низкого стыдится,

Она живет возвышенными снами.

Какое существо под небесами

Возможным постоянством не прельстится?

И только страсть о низменном томится,

Хоть, насладясь, желанья гаснут сами.

Моя любовь, ты чистоту святыни

Чуть запятнала, — как тяжелый камень

Летит, сорвавшись, к центру мирозданья, 727

Так и мое воображенье ныне

Откликнулось на чувственный мой пламень

И подчинилось низости желанья.

Я бросил щит, едва был начат спор, —

Гордец, обезоруженный мгновенно,

Я понял вдруг, что не избегнет плена,

Кто вызовет на бой ваш дивный взор.

Вы только отягчили мой позор,

Мне на раздумья время дав надменно.

Я бился храбро, но признал смиренно,

Что глаз таких всесилен приговор.

И, покорен красавицей строптивой,

Я уступил необоримой силе.

Судьба слепа, и слеп ее закон.

Но небо мерит мерой справедливой:

Вам славы нет, хотя вы победили,

Но слава мне, пускай я побежден!

Колокола сзывали в Божий храм,

И люди шли, как реки льются в море,

Чтобы того прославить в общем хоре,

Кто указал пути к спасенью нам.

Но притаился бог незрячий там,

И я в груди стрелу почуял вскоре,

И он сломил мой разум в жарком споре,

Прекрасный лик явив моим глазам.

Язычник одолел меня во храме,

Но я в душе не чувствую укора,

Слепого супостата не кляну.

Я дал ему обвить меня цепями,

Я славил этим Вас, моя сеньора,

И жаль, что прежде не был я в плену.

Однажды нимфа Силвия по чаще

Брела и, отдалившись от подруг,

На дерево залезла, вздумав вдруг

Сорвать цветок, в его листве горящий.

Зайдя в ту рощу и решив, что слаще

Прохлады не найти, на тот же сук

Повесил Купидон колчан и лук

И лег, пережидая зной палящий.

Не медлит нимфа и спешит украсть

Смертельное оружье: бог строптивый

Беспомощен в минуты забытья.

Из глаз ее пускает стрелы страсть.

Бегите, пастухи, покуда живы!

Лишь я останусь: в смерти жизнь моя.

Младому пастуху в часы заката

На память Терциана 728приходила.

Пастушка красотой его пленила,

И он терзался, яростью объятый.

«Не в женском чреве ты была зачата,

Не женщина на свет тебя явила,

Тебя тигрица дикая вскормила,

И средь зверей ты выросла проклятых.

К тебе взываю, мой кумир прекрасный,

Внемли моей тоске неутолимой