И снизойди к мольбе простой и страстной.
Но, видно, горьким гневом одержимый,
Господь создал навек меня несчастным,
Тебя же сотворил неумолимой».
О, как, томясь в страданьях бесконечных,
Я чуткою душой изнемогаю!
Любовь, отраду, молодость теряю,
И обречен терзаньям я навечно.
Коль к ветру обращаю взор сердечный,
То вдребезги надежды разбиваю,
Коль вновь кумир для сердца сотворяю,
То разум восстает бесчеловечный.
И мне мои мытарства не под силу.
Не выразить бессильными словами,
Как сердце надрывается от боли.
И дух мой обращен в живое пламя,
И жизнь мне безотрадная постыла,
И лучше солнца мне не видеть боле.
Латоны вещий сын, чьим светом мгла
Повержена во прах, убил злодея
Пифона, отвратительного змея,
За все его жестокие дела.
Убил стрелой — но самого стрела
Сразила золотая, чтоб, робея,
Он клялся в страсти дочери Пекея,
Которая в Фессалии жила.
Но тщетно он прельстить ее пытался
Своею силой, властью, красотою,
Искусством тонким, редким мастерством…
Уж если Аполлон ни с чем остался,
Влюбившись в нимфу, так чего же стою
Я, смертный, рядом с вами, божеством?
Едва лишь Феб уснувшие вершины
Позолотил немеркнущим сияньем,
Помчалась в рощи чистая Диана,
Ища в охоте радости невинной.
Спускаясь с гор в прохладные долины,
К Анхизу поспешая на свиданье,
Венера изрекла в негодованье,
С сестрою продолжая спор старинный:
«Пока ты в чащах сети расставляла,
Оленям резвым плен готовя вечный,
Сердца мужей пленяла я проворно».
«Достойнее, — Диана отвечала, —
Оленей в сети уловлять беспечных,
Чем в сети мужа угодить 729позорно».
Когда любимый изменил, солгал,
Простить не в силах пастуху обмана,
Взяла в мужья подпаска Далиана,
За грех чужой себя же наказав.
Доверчивую нежность, кроткий нрав,
Цветенье щек, пылающих румяно,
Отравит время поздно или рано,
Но жизнь с немилым горше всех отрав.
Прекрасный плод сорвали злые руки,
Завял в пустыне стебель горделивый,
Весенний луг холодной стал скалой.
Нарушенная клятва, боль разлуки,
Неискренняя страсть, расчет фальшивый
Сгубили прелесть красоты былой.
Вновь Далиана, взяв веретено,
Расплакалась без всякого предлога;
Вновь Лаурениу гнетет тревога,
И ревностью чело омрачено.
Она любила Силвиу давно,
Но ей закрыта к милому дорога;
Когда своих забот на сердце много,
Чужим не соболезнует оно.
И Лаурениу рыдает, горе
Не в силах пережить, и вместе с ним
Рыдает лес, его печали вторя:
— О, почему угодно судьбам злым,
Чтоб жили в несогласье и раздоре
Два сердца, чей союз нерасторжим?
Она прекрасней херувимов рая,
В ней все, чем вправе Небеса гордиться.
Лица румянец роз не устыдится,
Веселой Красотой обворожая.
А век хрусталь — оправа глаз живая,
И черной инкрустацией — ресницы.
Как бы зеленый свет из них струится,
Лишь зависть, не надежду вызывая.
Хоть нежность, ум и доброта готовы
У Красоты похитить самовластье,
От свойств души она еще прелестней,
И сердце, полюбив свои оковы,
Под звон цепей поет свое несчастье, —
Так нереида бурю славит песней.
Когда я пел в своем отдохновенье,
Сказал мне Сильвио, бредущий стороною
(Тот Сильвио-пастух, что с мудростью такою
Читает в будущем, услыша птичье пенье):
«Знай, Мёрис, рока темного веленье:
Два волка в день один придут одной тропою,
И звонкий голос твой замрет под их пятою,
И чистое тебя покинет вдохновенье».
И было так: один напал на стадо,
Что я имел и пас с таким стараньем,
Надеясь на судьбы обильные щедроты;
Другой унес полей веселых чадо,
Овечку милую, предмет моей заботы,
Навек наполнив душу мне страданьем!
Огонь, на восковом дремавший ложе, 730
Восстал, с огнем любви смешавшись вмиг,
Когда, взглянув на Ваш прекрасный лик,
Увидел свет, со светом солнца схожий.
Сдержать не в силах трепета и дрожи,
В удвоенном порыве, 731смел и дик,
Стремясь обнять Вас пылко, он приник
В палящем поцелуе к нежной коже.
Блаженна страсть, что жар свой донесла
До глаз, где скрыты прелести такие,
Какими целый мир сожжен дотла!
В Вас, о сеньора, влюблены стихии,
Поэтому свеча и обожгла
Читать дальше