Вера Меркурьева - Тщета - Собрание стихотворений

На юге, где зимою лето,
У вас всё так же стынет кровь –
И не даете вы ответа
«Ни на письмо, ни на любовь».

Всё тот же милый, где вы, где вы?
Вас ждет всё та же красота –
Ее глаза, мои напевы,
И ночь, и тайна, и мечта.

Претерпевшие обильно
От сосудов благодати,
Упокоились бессильно –
Кийжда на своей кровати.

Но, восставши утру рану,
Одесную и ошую
Зрят взывающих осанну,
Вопиющих аллилуйю.

И бегут, не пивши чаю
Душит драма, давит рама,
Даже поезд пропуская,
Мимо трама, мнимо прямо.

Без оглядки – всё печальней,
Но наружно – всё престижней,
По Владимирке ли дальней,
По Ивановке ли ближней.

Но, вернувшись, в тонце сне им,
Внутрьуду и внеуду,
Кап – сосуды, кап – елеем,
Обоюду и повсюду.

И к прибежищу заяцам –
Ко кроватке кийжда волит,
И молитвенным абзацем
Восписует и глаголет:

Николай Угодни – чудом,
Медитацией ли – Брама,
Воспрети святым сосудам
Ездить семо и овамо.

Полу-смеясь, полу-тоскуя,
Полувсерьез, полушутя,
Разводы путаные вскую
Вокруг да около плетя,

Мои причуды и прикрасы,
Энигм и рифм моих кудель,
Моей улыбки и гримасы
Очередную канитель,

Я приношу Вам, как игумну –
Полу-обет, полу-обман,
Полузаветный, полоумный
Полу-устав, полу-роман.

И заодно с ним – полу-полый
Эмблематический пирог.
Ах, в этой пляске встречных «полу»
Его лишь цел пока зарок.

И сердца жар, что тает, плавясь,
И жар плиты – Вам в честь, и в месть –
Примите всё: вот так, как есть –
Полу-гневясь, полу-забавясь.

Можно мне, Марья Михайловна, в Вашей порыться корзиночке?
Я ничего не перепутаю, роясь привычными пальцами.
Как на мою она похожа – разве уложена и наче –
Так же в ней книги и травы перемешаны с мукою и яйцами.

Нет, непохожи: певцами лесными любимы – узорные
Травки те Ваши целительные, за луговыми покосами.
Травы мои – ядовитые, зелья мои – наговорные,
По-над болотами, знаемы одними сердитыми осами.

Ваши прошивки – мережками, Ваши дорожки-то строчены,
Ваши убрусы-то вышиты искусницею Вероникою.
А у меня-то – присухами болиголов изуроченный
Горько любуется издали полевой медвяной гвоздикою.

И всё же нам одна и та же
Упала участь на плеча:
Обеим нам – стоять на страже
У заповедного ключа.
Беречь от копоти и сажи
Свет уловимого луча.
Дороги жизни делать глаже,
Вам – терпеливо, мне – ворча.
Но риза Вам видна, ея же –
Что день – свивается парча,
Когда горит в бессрочном стаже –
Что ночь – заутрени свеча.
А мне – в тоске, игре и блажи,
Чужие цепи зря влача,
Служить, хранить – не зная даже,
Чья вручена мне епанча.
И Вам – пребыть в святом мираже,
Не спрохвала, но сгоряча.
А мне – на миг, в чужом плюмаже
Мелькнуть – и сгинуть, отзвучав.

Анафемы и аллилуйи
Крутя в рифмованную нить,
Мой крематорий посетить
Придите – хоть без ветки туйи –

Она на мысе Гвардафуи,
О ней в Москве напрасно мнить,
Анафемы и аллилуйи
Крутя в рифмованную нить.

Хочу я с губ поэта пить
Его стихи – не поцелуи –
И грех дразнить, и святость злить,
И все в полиелее слить

Анафемы и аллилуйи.

Кто был грешней в прелюбах ассонанса?
Кто больше трепетал громов Синая?
Чья лира – явным обликом Альдонса –
Неузнанная лама Дульцинея?

Где Ваш испанский меч, бесстрашный рыцарь?
Где строфуса перо на Вашем шлеме,
Парижский герб и флорентийский панцирь?
Ах, всё, ах, всё – в средневековом хламе.

Рубашка Бланш приспущена местами –
Печали в знак – в пустующем театре.

Ci-git Poete qui au siecle vingtieme
Fut le plus grand de tous les petits maitres [6] Здесь покоится поэт, который в двадцатом веке / Был величайшим из всех малых мастеров (фр.). .