яшка казанова: вы е бон

танцую-дёргаюсь без повода и без смысла –
от этой пляски не спрятаться мне, не смыться
ни в шаболовку, ни в тёплое влажное лето.
ну... всё на этом.

p.s. – да! ещё хотела сказать так, чтоб ты поверил,
про тепло к тебе, что тихо шуршит по венам
и колет лёгкие, острое, как игла.
ты слышишь, гра?

они постоянно ёрзают – редко сидят смирно;
пахнут духами, мечтами, какой-то едой, жасмином,
летним воздухом с примесью разговоров о даче;
обожают твердить упрямо «навсегда» или «никогда», чем
выводят из равновесия ощущенье момента;
красятся очень умело и незаметно
бросают короткие взгляды с дальним прицелом;
считают, что можно схуднуть на пару кило, но в целом,
они ничего себе; ненавидят разглаживать кудри;
усматривают женитьбу практически в каждом утре,
помеченном тэгами «кофе в постель» и «брился»;
порой готовы, принцессу приняв за принца,
в миг изменить убеждения и подружек;
раз в неделю стабильно считают «нужен
какой-то план: как жить, как – чёрт возьми! – развиваться»;
умеют в постели всё: от гопака до вальса,
но тщательно это скрывают; не смотрят порно;
считают, что пресловутый стакан на половину полный;
в тоненькие ниточки выщипывают брови;
обожают страдающих мачо, таких, как броуди;
носят в сумочке жизнь, ключи от квартиры, пудру;
и (возвращаясь к прошедшему выше утру)
читают за завтраком – да да! кофе и ломтик сыра –
чей-то жж. может быть, мой.

тонет Москва: Лубянка, Варварка, Ильинка...
вцепившись пальцами в крохотный черный зонтик,
скольжу, как лодка. пот августовский липкий
стекает в кюветы. высотка на горизонте

колет небо в тяжёлый живот чугунный.
осенняя терпкая ревность вступает в силу
и подступает к горлу. я прячу губы
в броню помады – насыщенный, интенсивный

цвет рот превращает в мулету. тореро вымок
и разозлился до чёртиков – воздух ноздрями плавит,
готовясь к танцу без: каблуков, подковырок,
упрёков, имён, фривольностей. и без правил.

взорвутся лужи, момента не упуская
стать сотней алмазов; ветер ударит в окна,
разбив десяток... как медленно тонет Москва! я
бреду по ней, прислушиваясь животно

к вою машин и побулькиванию улиц,
к туристам растерянным, к бою часов. запомни,
осенняя нежность, стесняясь себя, сутулясь,
как восьмиклассница, меня до краёв заполнит

уже через сутки.

какой-то демон внутри нажимает мизинцем «выкл.»,
и всё меняется сразу: от лиц до улиц.
к подобным экспериментам я слишком привыкла,
потому так умело и группируюсь.

утро вряд ли мудрёнее вечера. впрочем, дело
может быть совсем не во времени суток. куда там!
кнопка «выкл.» нажата. мир опять чёрно-белый.
снова смело можно привязывать розы к датам,

превращая себя в отрывной календарь: картинок –
минимально, бумага жёлтая, много текста.
почему бы и нет? ну попробовала – хватило,
чтоб понять – «выкл.» исправна и больше не интересна.

только демон внутри так не думает, колупаясь
беспардонно в моих микросхемах, а это значит –
он находит новую кнопку, он тянет палец,
и я снова взрываюсь и снова живу иначе.

послушай меня внимательно и не спорь:
сегодня ночью всё чётче, спокойней, ближе
мне открывалось – из тысячи тысяч спор
животной нежности, нас с тобою хранившей

такое количество лет и сплетен, теперь
нет ни одной. как пустая головка мака,
моё нутро. в нём гулко. перетерпеть
и перешагнуть? с изяществом наркомана

я вру себе, что ты держишь меня, что ты
сильнее, мудрее, (о чёрт!) грациозней в решеньях,
от этой лжи, сладчайшей до тошноты,
мне безысходность удавкой сжимает шею

так, что не выдохнуть (бисером – «в» и «на»)
и не вдохнуть. (Господи, что это было?)
и ощущение: занавес? эээ... финал!
и осознание: ты меня разлюбила.

тише воды.
ниже травы.
можно на ты.
можно на Вы.

девочка-мёд.
женщина-яд.
мне невдомёк,
кто из них – я.

горькая кровь.
сладкий елей.
ступни укрой
шкурой моей.