Владимир Казаков - Избранные сочинения. 3. Стихотворения

оттого оно так и светло.

воздух будущей полночью сломан,

словно звонким лучистым углом.

и в воздушно-прозрачном увечьи

загорается небо-окно:

время — это не слово, а вечер,

оттого оно так и темно

весна не на дворе, она гораздо дальше.

а на дворе лишь снег, да бывшая зима.

волшебного числа и ты не угадаешь

сосулек золотых, дитя мое, дитя.

ведь каждое число, каким бы неволшебным

каким бы никаким бы ни было оно, —

всего лишь краткий вздох бесчисленного неба

иль звездно-вечный взгляд в полночное окно

весь день настал — вдруг весь он сразу вспыхнул,

как будто бы ни ночь, ни прошлые года

на этом же мосту не сталкивались тихо

с чугунной тишиной, летящей никуда.

как будто не вода, а светлое забвенье,

подтачивая свай стальную глубину,

так рухнуло в себя, что всплесками задело

и полдень не один, и вечность не одну

там, где стоял сентябрь, на том же самом месте

теперь стоит октябрь, и странно так стоит:

как будто бы, летя, полуночные вести

пронзают не его лилово-вольный вид.

не оттого ль толпа опять так одинока,

и взгляд ее в себя безмолвно устремлен,

и, словно в тишине, в стенаньях водостока

не узнан водопад всех медленных времен

ни голому дождю с его наклонным ростом

ни древним тополям с их тополиным сном

не кажется ничто, а существует просто

как некоторый день поставленный вверх дном.

так почему же мне с его ночной тоскою

так почему ж ему с моим таким не мной

все кажется, что сон грохочет над Москвою

и хлещут тополя по сырости дневной

чем треугольней шляпа,

тем шпага веселей.

я захожу в таверну

«Трех черных лебедей».

и так черны все трое,

что даже у вина

стал голос лебединый

и красная цена.

чем треугольней мысли,

тем шляпа веселей.

но шпага не хмелеет,

хоть ты запоем пей.

ей снятся поединки

и прошлые дела.

а ночь все треугольней

от черного вина.

и все бездонней мысли,

и все безумней дно.

зато из всех затмений

осталось лишь одно:

три лебедя... три черных...

пируйте, сентябри!

вас много в треуголках,

но в красных — только три

дождь упал на старинную площадь,

где полночная башня одна,

и, упав, словно кубок, разбился, —

словно выпито время до дна.

и, в прозрачных осколках играя,

свет дробился — не башенный свет.

безымянно ли звезды стояли

над которым, которого нет?

среди ночного разговора

вдруг прозвучала тишина,

и в ее листьях приглушенных

была прозрачно решена

не то загадка, не то участь

окна, прошедшего сквозь ветвь,

и там, где низ коснулся слуха,

уже времен коснулся верх.

но средь мгновений неизвестных,

одновременных, словно сталь,

одна лишь вечность длиться может,

и то — с молчаньем на устах

из недостроенного ливня

он вышел, словно из дворца,

и пламя окон осветило

печаль сурового лица.

он всей походкой устремился

к едва заметным временам,

и конь послушно удивился

его упорным стременам.

но есть дворцовые минуты:

они в гвардейской тишине

двоятся, словно кирасиры,

как будто снова не одне.

их строй, как небо недостроен,

их дождь, как всадник, удлинен,

их раскатившиеся шпоры

оглохли в грохоте знамен

в твоем гербе изображен изюбр,

о, осень крупно-золотая!

и облака и тишина

в нем разместилися, блистая.

но птица говорит

на долгом языке

прилетных сентябрей

отрывисто-прелестных;

и чтоб понять ее

в гербовной тишине,

не нужно сумерек известных.

приходит ветер и стоит,

на облака шутливо смотрит.

никто не знает, чей он вдруг.

а он как правнук беззаботен.

дуэли редко учащались

в краю доверчивом таком,

дожди никак не назывались

в своем усердьи строевом.

один гусар — и то однажды —

затеял было поединок,

но не с кем. так и ускакал,

и даже не было поминок.

прекрасно. холодало. все обнаженней

были дни. все ждали сумрачного бала, —

не ждали сумерки одни.

и вот — настало.

вы спросите: что настало?

отвечу: вы — моя печаль.

как ветер выглядит устало,

протягиваясь вдаль!

вся осень в этот миг явилась,

ей сумрак был двоюродный кто?

она на миг остановилась,

взяла холодное окно...

эта стеклянная причуда