Владимир Казаков - Избранные сочинения. 3. Стихотворения

устал крича веслом поморским, как будто

выученный штык.

выстрел о даль зацепился западным эхом

уйдя.

а! фыркает лошадь-рассвет себя без сед

ла узнавая, и пепел копытом вонзая по

талой весне напролом.

ваше благородие, смерть здесь присела.

он ус протяжно надвигает, щекой небри

тою звеня:

там, заслоняя листвой, дождь шевелился

косой

19

он: вы так взглянули, словно время само ушло

и всех уводит.

она: я здесь, а время там.

он: поодаль? это стена, но вчерашняя. сегодня

будет завтра.

она: все началось сейчас, а кончилось тогда

же.

он: для памяти нет более упорных случаев,

чем никакие.

она: шаг без ответа. вся ночь была не зря.

он: смотрите, здесь вся стена в днях. и над

пись стерлась от случаев, и позолота.

она: и лик святого. от каменных невзгод.

он: ведь это храм?

она: да.

он: день молится немногословно. молитва голу

бая.

она: вершина дерева — бывшая вершина ночи.

он: вы слышите? здесь все горит от звуков.

она: я слышу паузу — она легка, быстра.

он: мой голос разбудил свои чужие мысли, они

хотели молча отдохнуть, сбивая истину на

путь.

она: от тени два письма — одно, другое не

безмолвствует.

он: помните, мы молчали, слова забывались.

она: да, здесь все сказано, что не из слов.

углы бескрайние кочующих небес,

мир в возрасте дождя — таков ответ оконный,

и если призрак — мост, его прозрачный вес

не может заглушить воды ночные стоны.

и, отрывая тень от преданной стены,

от каждого огня, чернеющего где-то,

уходит этот звук, но лишь оттеснены

воды стенания на край ночного света

деревья приближались к ночи,

дул ветер северо-ночной,

был каждый миг небрежно-точен,

взлетая искрой голубой.

был воздух младше на мгновенье

железных крыш и куполов,

и свежесрубленные тени

своих не ведали стволов.

тогда, разбужен краткой смертью,

где звезд горящие черты,

ударом медленным измерил

лучи ночные высоты.

и молнии, которых нет,

и свет, который есть напрасно.

листва с ее прохладой ясной —

среди колышущихся лет

отчетливо вокруг

стоял тот день немалый,

его чужая тень надменно занимала:

то бледным холодом, то смелой крутизной,

и весь тогдашний миг

сверкал — еще земной.

походка уводила вдаль,

а там ждала подруга дали,

вертя веретено из незаметной стали:

по утренним пройдя законам,

по легким водам и краям —

чтобы себя оставить там.

но долго ли могли об утренние взгляды

дробиться зеркала, как ледяные сны?

они еще внутри, день, наступивший рядом,

не знает ни годов, ни собственной длины.

ее краса — здесь,

возле самых буден —

полуотражена, полуобнажена,

сегодняшний приход забыт недавно будет —

о, в светлых именах Матрешечка —

княжна!

пусть хрустнет ветвь —

так взгляд осенний хрупок,

деревья слишком здесь,

чтобы быть слишком там.

устанут ли следы сентябрьских прогулок,

или устанет ночь

по скошенным местам?

ее коснулся свет полночный, был край,

часы смотрели врозь, где веер воздухом

отточен среди колышущихся гроз.

полночный аромат часов, и в лепестках

ее оттенок, задвинув облачный засов,

ушла японушкой от стенок.

— прошу не верить каждой строчке... они

умрут поодиночке.

тогда я двинул речь повторно — туда,

где прежде смысл бывал, но удивленный

наповал, стал тенью утренне-игорной.

был нежен поцелуй, как пламя: чем боль

ше времени вокруг, тем кратче срублен

ное нами за далью огражденных рук

пока огарок свет колышет,

пока все медленнее запад,

ее шаги, себя не слыша,

вперед задумались? назад ли?

быть каждый миг — ей слишком больно.

то краткой паузой, то вечной

она, задумавшись, невольно

свои укутывает плечи.

для этих дней — она устала,

для тех — она еще дитя.

лишь ночь, скрестясь с лучом из стали,

вязанье трогает, летя

открыто небо для объятий, для голубых

и черных туч,

пусть ветер смел, как его матерь — как

даль безмолвная, летуч.

пусть краток миг одновременный, пусть

вечность юная — одна,

но ливня отблеск современный узнает

сабельно она.

тогда в безбрежное названье вольется

холода восток,

и тщетно будет опозданье: удар

задумчиво-высок