Редьярд Киплинг: Стихотворения

Добыча Волка во власти Волка. Пускай, если хочешь, сгниет —
Ведь без разрешенья из угощенья ни крохи никто не возьмет.

Есть обычай, согласно которому годовалых Волчат
Каждый, кто сыт, подкормить спешит — пусть вдосталь они едят.

Длинной гирляндой порою ночной
Мчимся мы между землей и луной.
Ты не завидуешь нашим прыжкам,
Скачущим лентам и лишним рукам?
Ты не мечтал, чтоб твой хвост, как тугой
Лук Купидона, был выгнут дугой?
Злишься напрасно ты, Брат! Ерунда!
С гибким хвостом и беда не беда!

Мы поднимаем немыслимый шум.
Головы наши распухли от дум!
Тысячи дел перед нами встают —
Мы их кончаем за пару минут.
Ах, как мудры мы! Ах, как хороши!
Все, что умеем, творим от души.
Всеми забыты мы, Брат? Ерунда!
С гибким хвостом и беда не беда!

Если до нас донесутся слова
Аиста, мыши, пчелы или льва,
Шкур или перьев — мы их различим,
Тут же подхватим и быстро кричим!
Браво! Брависсимо! Ну-ка опять!
Мы, словно люди, умеем болтать!
Мы не притворщики, Брат. Ерунда!
С гибким хвостом и беда не беда!
Светит для нас обезьянья звезда!

Скорее рядами сомкнемся,
лавиной сквозь лес пронесемся,
Как гроздья бананов качаясь на ветках,
взлетая по гладким стволам.
Для всех мы отбросы, так что же!
Мы корчим ужасные рожи!
Напрасно смеетесь! Мы скачем по пальмам
навстречу великим делам!

Видишь? Мор-Павлин трепещет, раскричались обезьяны,
Чиль кружит тревожно на больших крылах,
И неясные мелькают в полумраке
Джунглей тени — Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

По прогалине скользнуло как бы смутное виденье,
И пронесся шепот в сумрачных кустах;
А на лбу вспотевшем капли, и дрожат твои колени —
Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

Месяц, вставши над горою, серебрит седые скалы,
Звери, хвост поджавши, прячутся в лесах,
Вслед тебе несутся вздохи, и листок крошится вялый
Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

На колено! За тетиву! И спускай проворно стрелы,
В тьму коварную стреми копья размах.
Но рука бессильно виснет, но душа оцепенела —
Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

А когда в сиянье молний буря валит ствол и колос
И разверзлись хляби в темных небесах,
Все громовые раскаты покрывает жуткий голос —
Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

Валуны, как щепки, пляшут в волнах бурного потока,
Пятна молнии дрожат на лепестках,
В горле сушь, и сердце бедное колотится жестоко —
Это Страх, Охотник-крошка, это Страх!

На засов тугой закрыла дверь, в очаг подбросила дров,
Потому что увидела блеск когтей и услышала хнычущий зов.

Распелся в хижине огонь и озарил потолок,
И увидел сон Единственный Сын, едва на полу прилег.

Последний пепел упал с головни, и почти потух очаг,
И проснулся опять Единственный Сын и тихо крикнул во мрак:

«Неужели я женщиной был рожден и знал материнскую грудь?
Мне снился ворох мохнатых шкур, на которых я мог отдохнуть.

Неужели я женщиной был рожден и ел из отцовской руки?
Мне снилось, что защищали меня сверкающие клыки.

Неужели я — Единственный Сын и один играл у огня?
Мне снились товарищи мои, что больно кусали меня.

Неужели я ел ячменный хлеб и водой запивал наяву?
Мне снился козленок, ночью глухой зарезанный в хлеву.

Мне снились полночные небеса, и в Джунглях полночный крик,
И тени, скользящие прочь от меня, и красный их язык.

Целый час еще, целый час еще до восхода круглой луны,
Но я вижу как днем, как светлым днем, потолок и бревна стены.

Далеко, далеко Водопады шумят — там оленей ночной водопой,
Но я слышу блеянье оленят, за самкой бегущих тропой.

Далеко, далеко Водопады шумят — там зеленой пшеницы поля,
Но я слышу: рассветный ветер идет, колосья в полях шевеля.

Открой же дверь, я ждать не могу, мне сегодня не спится тут,
Узнаю: сородичи ли мои или волки за дверью ждут?»

Сняла засов, открыла дверь — вокруг рассветная мгла,
И волчица к Сыну вышла из мглы и у ног покорно легла.