Лидия Аверьянова - Vox Humana - Собрание стихотворений

Пока фарфор шел в горн и Ломоносов пел –
Один из всех ты был, царевич, не у дел:
В глухой квадрат стены твои глаза смотрели.

Мы можем говорить и думать о расстреле.
Но, горше всех других, дана нам мысль одна:
Что справится без нас огромная страна.

Еще Суворов шел, походным будням рад.
Был чист альпийский снег – листок для русских правил.
Держался на воде, как лебедь, Приорат.
Испанию кляня, иезуит лукавил. –

Он – Первым был. И он, как вехи, троны ставил
В помоях. Вечный принц, он правил невпопад.
Во сне он муштровал запоротых солдат, –
Палач и мистик, царь и раб Господень – Павел.

История на нем мальтийский ставит крест.
Отверг он, петушась, свой гатчинский насест:
Он зодчих торопил кирпичный гроб закончить.

В короне набекрень, почти сдержав кинжал
Врагов, не по себе ль он траур надевал.
Позируя, в сердцах, для самоучки – Тончи?

Упорна, в младших, к прошлому любовь.
Перебираю имена былые:
Екатерина, Анна, Анна вновь –
Три Парки, прявшие судьбу России.

По-царски средней бунтовала кровь:
Шли конюхам все почести людские.
В ярме опалы стерты бычьи выи
Курляндцев: так заколосилась новь…

Пал в тронном зале сумрак голубой.
Здесь ночью встретилась сама с собой
И умерла Императрица Анна.

Он явлен, двух эпох великий стык,
Войной гражданской раздвоенный лик:
И тучная Россия бездыханна.

Кровавым снегом мы занесены,
И кровь избрала знаменем Расея.
Тишайшему, должно быть, были сны
О гибели второго Алексея.

Как рябь отлива, отступала Свея.
Был Петр велик, и горек хлеб страны,
И в каземате, у сырой стены,
Царевич слег, о прошлом сон лелея.

Отечество! Где сыщем в мире целом
Еще в утробе тронутых расстрелом,
Абортом остановленных детей?

Им дан в цари ребенок незабвенный,
Что Дмитрию подобен, убиенный:
Блаженный отрок, третий Алексей.

Сестра в несчастьи, разве вместе с кровью
К тебе любовь изымут из меня!
Стрелецкий бунт ревел в столбах огня.
Но – Петр велик. И забывали Софью.

Москва ль не соты черному злословью!
Бразды правленья в нежный миг кляня,
Литовский всадник к славе гнал коня:
К Голицыну горела ты любовью.

Разлуки русской необъятен снег,
И монастырь тебе стал вдовий дом,
И плачем выжжены глаза сухие.

Могла б и я в тиши дожить свой век,
Горюя о Голицыне моем:
Но больше нет монастырей в России.

С прозрачных стен уют последний сполот,
И гаснет факел в Доме Ледяном.
Как первый снег, был смех царицы молод
И сух, над коченеющим шутом.

Из всех дверей повеял смертный холод –
И вздрогнули, входившие с царем…
Со всей России лед былого сколот.
Ипатьевых давно проветрен дом.

Прости, Господь, и немощь Иоанна,
И Софьи скорбь, и гордый ум Петра,
И Анны блажь, и Павла крест бесовский —

За семь венцов, той мукой осиянных,
За росный дым июльского утра,
За глушь подвала, за костер Свердловска.

Чистейшие да узрят сердцем Бога.
Господень взгляд – живому телу смерть.
Весь мир – лишь глаз Господних поволока.
Так как же мне в Его лицо смотреть?

И как от Лика луч найду я впредь
В своих страстях – сухих травинках стога?
Часы идут. Я подожду немного.
Есть час, в который можно умереть.

Тепло живых – в ковчег Господень двери.
Вся наша кровь – цена за откровенье.
Кратчайшую себе дав рифму: плоть,

Прости меня, что неуч в детской вере,
Проулком лжи, задворками мышленья
Я обхожу Тебя, сосед Господь.

Он был подобен темной сливе
В прозрачной зелени стены.
Петровский зодчий мудро вывел
Пять арок с каждой стороны.
И ветер слушать хор улегся,
И дождь был, верно, вспрыснуть рад
Большие вязы, плиты, флоксы
И церковь – Божий вертоград.
Пусть спит Хрущев, еще не тронут –
В честь современников моих
Уж сбита тяжкая корона,
Смотри, с герба Еропкиных…
Раскрыта в сад двойная рама:
На площади (полулуной)
Чугунный Петр – хранитель храма –
Впервые пост оставил свой…
За город свой, за это зданье
Молилась я, меж слов и дел,
И, онемевший в ожиданьи,
Неснятый колокол чернел.