Хорхе Борхес - Стихи разных лет. Борхеизмы

Нас учит ночь своим делам волшебным,
мы распускаем с нею ткань Вселенной,
бесчисленные сопряженья следствий
и их причин, которые таятся
во времени, чья бездна необъятна.
Ночь хочет, чтоб забыл ты этой ночью
свой род, и кровь, и родовое имя,
забыл слова и слёзы всех людей,
всё то, чему тебя учила явь,
весь мир обманный геометров — точку,
прямую, плоскость, куб и пирамиду,
цилиндр и сферу, океан и волны,
и собственную щёку на подушке,
и свежесть новой простыни, сады,
империи и цезарей, Шекспира,
то, что всего труднее — что любимо.
Смешно: невзрачная таблетка
может стереть весь мир и учредить хаос.

Видеть рост Буэнос-Айреса, его рост и упадок.
Вспоминать землистый двор и виноградник,
крыльцо и колодец.
Унаследовать английский,
домогаться англосаксонского.
Испытывать любовь к немецкому и тоску по латыни.
Беседовать в Палермо со старым убийцей.
Быть благодарным шахматам и жасмину,
тиграм и гекзаметру.
Читать Маседонио Фернандеса [11] Маседонио Фернандес (1874–1952) — аргентинский поэт, прозаик, философ. Близкий друг Борхеса. его голосом.
Познать знаменитые сомнения,
коими является метафизика.
Прославлять клинки и разумно желать мира.
Не зариться на острова.
Не покидать домашнюю библиотеку.
Быть Алонсо Кихано
и не решиться стать Дон Кихотом.
Объяснять то, чего не знаешь,
тем, кто узнает больше тебя.
Радоваться дарам луны и Поля Верлена.
Правильно соткать какой-нибудь восьмисложник.
Снова рассказывать те же старинные истории.
Упорядочить на диалекте наших дней
пять-шесть метафор.
Избежать подкупов.
Быть гражданином Женевы, Монтевидео,
Остина и — подобно всем людям — Рима.
Боготворить Конрада.
Быть тем, что никем неопределимо, — аргентинцем.
Быть слепым.
Не столь уж диковинные вещи, но вместе — они
наделяют меня славой,
которую я никак не могу уяснить.

В каком из моих городов я умру?
В Женеве, где я сподобился откровения
не столько Кальвина, сколько Вергилия
и Тацита?
В Монтевидео, где Луис Мелиан Лафинур [12] Луис Мелиан Лафинур (1850–1939) — уругвайский юрист, эссеист, дипломат. Дядя Борхеса. ,
ослепший и обременённый летами, скончался
среди документов,
готовясь написать беспристрастную
историю Уругвая, которую так никогда и не написал?
В Наре, где на японском постоялом дворе
я спал на полу и увидел во сне ужасную
фигуру Будды, которую я тронул, но никогда не
видел?
В Буэнос-Айресе, где я почти что
чужак, учитывая мои немалые годы и то,
что взяли привычку брать у меня
автографы?
В техасском Остине, где мы с матерью
осенью 1961 года открыли Америку?..
Другие узнают об этом и позабудут.
На каком языке мне придётся умереть? На
испанском, который мои предки использовали для
команд при атаке или
при игре в карты?
На английском — той Библии, которую моя
бабушка читала, стоя лицом к пустыне?
Другие узнают об этом и позабудут.
В котором часу?
В рассветных сумерках голубя, когда нет ещё
никаких тонов, или в вечерних сумерках ворона,
когда ночь упрощает и расточает видимое,
или в банальные
два часа пополудни? [13] Борхес умер 86-ти лет в Женеве в начале первого часа ночи в субботу 15 июня 1986 г.
Другие узнают об этом и позабудут.
Эти вопросы — не от
страха, а от нетерпеливой надежды.
Они часть рокового сюжета следствий и
причин, которые никто из людей не может предсказать,
да и боги — вряд ли.