Ирина Кнорринг - После всего. третья книга стихов (посмертная)

И должно быть, потому что слишком,
Слишком долго билась и ждала, —
В этот день я робкому мальчишке
Все стихи и слезы отдала.

Уже не девочка — жена и мать.
Суровый опыт, а не мысль о чуде.
Уже пора бы, кажется, понять,
Что это — жизнь, и что другой не будет.

А все-таки еще бывает жаль
Забытых слов, разрушенных желаний,
И о небывшем поздняя печаль
Мешает спать в предутреннем тумане…

Уж создан быт, свой дом, своя семья,
— Ну пусть не так, как думалось когда-то,
И пусть не доро´га жизнь, а колея,
Не зори в ней, а ранние закаты.

Пусть большего не будет никогда,
Но то что есть — сурово и велико,
И беспощадно-трезвые года
Прекрасней нашей юности двуликой.

— А все-таки…

Вдруг стало ясно: жизнь полна
Непоправимою угрозой,
Что у меня судьба одна
С моей Иерихонской розой.

Вот с той, что столько долгих дней
Стоит в воде, не расцветая,
В унылой комнате моей,
Безжизненная, неживая.

Будильник, пудра, пузырьки,
Игрушки — рядом на камине.
Ее корявые ростки
Окутывает сумрак синий.

И я над страшным и сухим
Неумирающим растеньем
Слагаю мертвые стихи
О небытье, о нецветенье.

И из сплетенья длинных строк,
Из неожиданных созвучий
Встает уродливый цветок
Сухой, бесплодный и колючий.

Но словно в огненном бреду,
С упрямой безрассудной верой
День ото дня я жадно жду,
Что зацветет комочек серый…

Себя стараюсь обмануть,
Другим — сплетаю небылицы.
О, только бы хоть как-нибудь
От пустоты освободиться!

Проходят дни и вечера,
Я с каждым днем скупей и строже.
Сегодня — то же, что вчера,
А завтра — заново все то же.

И мой цветок не расцветет.
Быть может, и бывают розы,
Что зацветают дважды в год
И что не вянут на морозе,

Но только это не для нас,
Не для таких, как мы, должно быть.
Томит вечерний, синий час
Томленьем напряженной злобы.

И вот с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюбленно
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.

Жужжит комар назойливо и звонко.
Ночь голубеет в прорези окна.
Спокойный облик спящего ребенка.
И тишина. Навеки — тишина.

Мне хочется, что б кто-то незнакомый,
В такой же напряженной тишине,
В таком же старом деревянном доме
Сидел один и думал обо мне.

В его окне — сиянье летней ночи,
От сердца к сердцу — ласковая грусть…
И несколько чужих, прекрасных строчек
Я нараспев читаю наизусть.

Такой же день, как девять лет назад.
Все тот же дождь и в небе те-же тучи.
Молчи-молчи! И посмотри в глаза:
Все тот же день, не хуже и не лучше.

Переменились только я и ты.
И стали мы среди суровых будней,
Среди пустой и лживой суеты
Старей, скучнее и благоразумней.

Нас напугала дождевая даль.
Мы не пойдем в этот день в Версаль
Бродить в глухой осенней мокрой чаще
Пустого парка (а пруды, как сталь!),
Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —
Глухую память молодости нашей.

Не спасут тебя мудрые книги
От отчаянья и пустоты.
Горы, думаешь, сможешь ты двигать?
Или мир переделать ты?

А на месте твоих утверждений —
Будет время — останется вдруг
Только горечь ненужных сомнений
И беспомощный жалкий испуг.

Станешь тихим, простым, человечным,
Будешь плакать — один, без меня,
Будешь плакать о том, что не вечны
Очертанья ушедшего дня.

И впервые, без мудрости тонкой
Ты припомнишь о завтрашнем дне,
Об озябнувших детских рученках,
О разбитом в столовой окне…

Будет время, и в яростной скуке
Ты заломишь (совсем, будто я!)
Твои крепкие, сильные руки
Над безвыходностью бытия.