«Жизнь права, как будто. До свиданья…»
А. Штейгеру.
Жизнь права, как будто. До свиданья.
Ухожу, не думая – куда.
Не хочу высокого страданья,
Не хочу веселого труда.
Ухожу. И уношу с собою
Тишину деревьев за окном,
Небо – ночью странно голубое,
Небо Ниццы. Память обо всем.
Верность, возвращенную судьбою.
«Все помню – без воспоминаний…»
Все помню – без воспоминаний,
И в этом счастье пустоты,
Март осторожный, грустный, ранний,
Меня поддерживаешь ты.
Я не люблю. Но отчего же
Так бьется сердце, не любя?
Читаю тихо, про себя:
«Онегин, я тогда моложе,
Я лучше, кажется….»
Едва ли,
Едва ли лучше, до – печали,
До – гордости, до – униженья,
До – нелюбви к своим слезам…
До – пониманья, до – прощенья,
До – верности, Онегин, Вам.
«Я мечтаю часами, как дети…»
Я мечтаю часами, как дети
Сиротливые в доме богатом,
Быть танцовщицей в кордебалете,
Быть рабом, коммунистом, солдатом,
Бурым гномом из северной сказки,
Незаметным в счастливой развязке,
Молчаливой гаремной женой,
Не имеющей «имени-отчества»…
…Возвращаются с новой весной
Молодые мечты одиночества.
«Ни одного настоящего слова…»
Ни одного настоящего слова –
Значит, нельзя, и не надо такого.
Все говорится цинично и нежно.
Очень трагично. Очень небрежно.
Не лицемерие, не безразличие,
Кажется, только простое приличие.
Да и при чем здесь рассветная грусть?
Ни одного настоящего… пусть –
Тоже взаимность. Не в счастье, а в горе.
Та, о которой молчат в разговоре.
«Не стоит уезжать и возвращаться…»
Не стоит уезжать и возвращаться,
Не стоит на вокзале целоваться
И плакать у вагонного окна.
Не стоит…
Надоело притворяться:
Бессильны деньги, и любовь скучна,
Хотя и грустно в этом признаваться.
Как малодушно слушаться советов…
Жизнь ошибается – судьба всегда права.
И от всего кружится голова
В тревожности и нежности рассветов.
«Возвращаюсь домой на рассвете…»
Возвращаюсь домой на рассвете,
Опустел и потух Монпарнас.
В этом городе, в этот же час,
Умирают. Рождаются дети.
Засыпают подруги и жены.
И, грустя, вспоминает влюбленный
О цыганах, о ней и о нас…
Вот цветы у дверей ресторана –
– Уронили, не вспомнив потом –
Выбирали любовно, вдвоем,
Обещали хранить постоянно.
Очень странно. Особенно странно
То, что в странности прочно живем.
«Одно осталось: удивленье…»
Георгию Адамовичу
Одно осталось: удивленье –
Без унизительных желаний,
Без утомительной мечты.
Неубедительною тенью
Встает рассвет, бесцельно-ранний,
Не побеждая темноты.
А карту бьет упорно карта…
Уйти домой – но как заснуть?
Куда уходят ночи марта,
Которых сердцем жаль чуть-чуть…
(Безропотно и безлюбовно).
Свобода… как это условно.
Один – и очень узкий – путь.
Двенадцать месяцев (Париж, Рифма, 1956)
«Нет, не тебе, конечно, не тебе…»
Нет, не тебе, конечно, не тебе
я посвящаю
слова о чувствах, слезы о себе,
и мысли понемногу обо всем…
Но если, друг, когда-нибудь потом
ты, перелистывая медленно страницы,
задержишься на них опять
(где буду я? Кто это может знать –
возможно, что на улицах столицы другого мира…)
ты поймешь тогда,
что мне давалось все не вдохновеньем мнимым,
а твердым, как закон, чередованьем
невыносимой боли и труда.
Поймешь и то, что значит быть любимым,
и то, что с каждым новым расставаньем
правдивей, суше слово: навсегда…
Тому, кто целый мир любил в одном лице
и в целом мире только одного,
кто верил в справедливость, но кого
не покидали мысли о конце –
далеким в жизни, близким по судьбе
я посвящаю…
но не тебе, конечно, не тебе.
«Когда-то были: мы — и бедняки…»
А.С.Б.
Когда-то были: мы — и бедняки
(о них писали скучные поэты).
Мы — и больные. Мы — и старики,
любившие давать советы.
Читать дальше