Лидия Червинская - Невидимая птица

Разлука будет вечно длиться.
Но вечность не страшнее дня,
в котором нечему случиться…
Прости. Я научусь молиться
за тех, кто не любил меня.

Защищенность комнаты ночной
– с улицы глухое грохотанье –
этожизнь, а за твоей стеной
смертников бессильное метанье.

В темноте как будто пульсом бьется
мысль без слов – она слышна в тиши.
Суть твоей, такой живой души,
кажется, мечтанием зовется.

Ты ведешь с собою разговор
иногда часами, до рассвета…
В отраженье деревянных штор
чередуется полоска света
с очень ровною полоской тени.

В полном одиночестве своем,
чуждый всем – ты близок мне во всем,
где надежды нет и нет сомнений.

С непостижимой уму быстротой
в памяти стерлись война и победа.
Стихла тревога, заглохли восторги…
В Англии умер Георгий Шестой,
добрый Георгий.

Завтра хоронят монарха (и деда,
мужа и сына, брата, отца).
Завтра взойдет на престол королева
Елизавета…

Это история – нет в ней конца.

На фотографии, первая слева,
женщина в трауре. В скромной печали,
в будничной, вдовьей, покорной тоске.
Еле сквозит из-под черной вуали
профиль еще молодого лица…

А под перчаткой, на полной руке
два обручальных кольца.

Если это последние слезы,
если это прощальная весть,
значит то, что любили мы, все-таки есть.
На камине осыпались чайные розы
грудой мягких, живых лепестков…

А напротив, в отеле, за каждым окном
обрывается счастьем коротким и сном
суета и тоска бедняков.

Если можно простить, умирая,
если сердце щадит нищета,
значит то, чему верили мы, не мечта,
не обман, а сложнейшая правда – такая
о которой, по-своему, помнит поэт.

Одинокий фонарь, как луна среди туч,
и сквозь шторы потертые падает луч
на прозрачный, как призрак, букет.

Кладбища… дороги… океаны…
Из портов исчезли корабли,
скрылись в облаках аэропланы,
и в чужие города и страны поезда ушли.

Сколько хоронили, провожали,
сколько было памятных утрат…
Сколько раз сливались с небом дали
и бледнел закат.

Но когда я расстаюсь с тобою
– сколько было этих вечеров –
я с тоской прислушиваюсь к бою
башенных часов.

Каждый раз, от страха расставанья
– и откуда этот страх возник –
вместо слов, простейших слов признанья,
вырывается со дна сознанья
только жалкий крик.

Эти слова относились ко мне,
может быть, даже к тебе относились.
Мысли – и кажется чувства – двоились,
небо светлело в широком окне…
И говорила о нашей судьбе
шепотом быстрым цыганка, гадая.
Что она знает? Совсем молодая,
в огненном платье, с наивным лицом…

Хлопоты, деньги, дороги, разлуки.
Бубны. Казенный (к чему это) дом.
Черная дама – как сердце забилось…
Карты тасуют красивые руки.
Счастье? Мелькнуло в колоде и скрылось
под злополучным тузом.

Эти слова и ко мне относились,
может быть, не до конца, не вполне…
Эти слова относились к тебе.
Мы не заметили и покорились
каждый своей одинокой судьбе.

Неясным полон обещаньем
густой и белый воздух марта.
Не поздно ли? Жизнь пролетела
между сближеньем и прощаньем.
А было дело. Много дела
в стране Паскаля и Декарта.

В стране горячих начинаний
и совершенного ума,
где на померкшем камне зданий
неизгладимые годами
для всех заветные слова:
Свобода, Равенство и Братство.
Такое сложное богатство
так щедро было нам дано.

А мы по-своему живем,
живем с закрытыми глазами,
не видя скромной красоты.
И по-сектантски бережем
неисполнимые мечты –
о чем?..

Те, которых не осудят,
но кто долго ждут суда.
Те, кого под утро будят
мартовские холода.

Те, кто убивает время –
– за минутами года –
оттого что не хватает
краткой жизни на земле.
Те, кто сеют правды семя,
привыкая жить во зле.