Наум Коржавин - На скосе века

Только нет её — вот в чём помеха.
И не будет — такая напасть!
Всё равно не хочу я к ним ехать —
Пусть к ним едет Советская власть.

К ним пусть едет — к поборникам цели.
Пусть ликуют у края беды.
И товарищу Дэвис Анджеле
Доверяют правленья бразды.

А она уж добьётся успеха
И заставит их в ноги упасть.
Нет, не зря не хочу я к ним ехать,
Пусть к ним едет Советская власть.

Пусть к ним едет — сам чёрт им не страшен,
Коль свобода совсем не мила.
Очень жаль, — но таскать им параши
Взад-вперёд за такие дела.

Не смеюсь — тут совсем не до смеха:
Разве радость, что миру пропасть?
Нет, друзья! — не хочу я к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Пусть ведёт к ним голодные годы,
Пусть их ложь разъедает, как дым. Пусть!..
Под сенью банальной свободы
Буду честно сочувствовать им.

Сам прошёл я сквозь эти успехи,
Сам страдал и намучился всласть…
Нет, не вижу я смысла к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Я тогда о судьбе их поплачу,
Правоте своей горькой не рад,
И по почте пошлю передачу
Даже Сартру — какой он ни гад.

И поймёт он — хоть будет не к спеху, —
Что с ним сделала пошлая страсть.
А пока — не хочу я к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Отольются им все их затеи,
Будет кара — не радуюсь ей.
Только знайте — не их я жалею,
Посторонних мне жалко людей.

Им ведь будет совсем не до смеха —
В переделку такую попасть.
Там ведь некуда будет уехать:
Всюду будет Советская власть.

Когда-то в годы молодые,
Имея всяческий решпект,
Я был писателем в России,
Писал про Ленинский проспект.

Наврал, наврал мне хитрый некто
Про прелесть дальних южных стран:
Ни Ильича тут, ни проспекта,
А только Голда и Даян.

Я б тут без хлеба гнил в страданье
Вдали от Клязьмы и Невы,
Но я привёз для пропитанья
С собою песню из Москвы.

Пусть этой песни нет грустнее,
На чёрный день средь бела дня
Меня друзья снабдили ею…
В Москве любили все меня.

А здесь вокруг одни оливы,
И я, от близких вдалеке,
Её сегодня в Тель-Авиве
Пою на местном языке.

Католик рядом служит мессу,
А я — я брежу наяву:
Там за волнами спит Одесса,
Где утром поезд на Москву.

Куда, куда от мыслей скроюсь!
Моей тоски пропал предел.
Эх, сесть бы, сесть бы в этот поезд,
Сходить на час бы в ЦДЛ.

Там есть друзья, хоть нет Синая.
Там знал я счастье и почёт.
Там вновь кого-то зажимают,
О ком-то лгут, — и жизнь течёт.

А здесь повсюду дух нечистый,
Конец крутой моей судьбы.
— Трудись! — кричат мне сионисты,
А я, как встарь, хочу борьбы.

Бороться можно тут открыто,
Но это мне — как в горло нож:
Когда вокруг одни семиты,
Антисемита хрен найдёшь.

А там вся жизнь страстями дышит,
Там каждый день вестями нов.
Там до сих пор живёт и пишет
Мой враг любимый В. Смирнов.

На чём теперь я успокоюсь?
Душа томится не у дел.
Эх, сесть бы, сесть бы в этот поезд,
Сходить на час бы в ЦДЛ.

Я б нынче выпил, да неловко.
Вся жизнь мне стала немила
Здесь пьют одну лишь пейсаховку.
А Пасха — месяц как прошла.

И пейсаховка слабовата,
Хоть с ней я тоже сел на мель.
Она для русского солдата
Почти что клюквенный кисель.

Опять, опять подходит вечер.
Что делать мне с моей тоской?
Решусь — и выпью что покрепче! —
Пусть сионисты скажут: «Гой!»

Как надо мною подшутили,
Мне б жить в Москве или в Крыму…
Там вновь кого-то посадили…
Как я завидую ему!

Но почему-то мучит совесть,
Что сам я жив, здоров и цел.
Эх, сесть бы, сесть бы в скорый поезд,
Сходить на час бы в ЦДЛ.

В мире нет ни норм, ни правил.
Потому, поправ Закон,
Бунтовщик отпетый, дьявол,
Бога сверг и сел на трон.

Бог во сне был связан ловко,
Обвинён, что стал не свят,
И за то на перековку
На работу послан в Ад.