Наум Коржавин - На скосе века

Но если злость как в горле кость,
Пускай хоть так, но выйдет злость,
Открыв дорогу боли.
Ведь всё же как-то надо жить,
Ведь могут вправду задушить,
Лишив судьбы и воли.

Так что ж, поэт! Вставай! Гряди!
На — курам на смех — Пи-Эйч-Ди [3] 4 PhD — доктор философии — учёное звание, приблизительно равное нашему кандидату наук. ,
Шифровщиков стихии.
На глубину бессвязных строк,
На мутных гениев поток,
Текущий из России.

Всё чушь… Но знак глухой беды —
Подпольных гениев ряды,
Чьё знамя — секс и тропы.
Они цветут в парах свобод.
Им не мешает больше гнёт
Твердить зады Европы.

Пускай цветут… На что пенять?
Прогресс мне глупо догонять,
Пустым сдаваться фразам.
Мне как богатство в дар дана
Твоя судьба, моя страна,
Твой поздний, горький разум.

И пусть я здесь, но, как всегда,
Твоя со мною высота —
С неё смотреть на хаос.
И я, с высот такой тоски,
Здесь ни к кому в ученики
Сходить не собираюсь.

И дома — боль, и всюду — боль.
Я всё равно всегда с тобой —
Меня ты — не обронишь.
И в речке — рябь. И в море — рябь.
Ты где-то тонешь, как корабль.
Но, может — не утонешь.

Гудит и пляшет всё вокруг,
И смысл слова теряют вдруг,
И глохнет крик — в конверте.
И всё смешно, чем жил досель,
И вдаль ведёт гнилой тоннель,
И светлый выход — в смерти.

Живём под небом на земле,
Живём при море и в тепле, —
Почти не зная о вестях:
В них смысла нет, раз мы в гостях.

Куда вернёмся? — В никуда.
Живи! — Здесь воздух и вода.
И пляж, и чистый небосвод…
Забвенье времени — Кейп-Код.

Здесь можно думать не о том,
Что чуждый мир идёт вверх дном —
В погибель мира моего…
И отдыхать — ни для чего.

То ль кризис идей, то ль страстей —
                 не поймёшь ни бельмеса.
Давай поиграем в людей — и напишется пьеса.
Пусть только возникнут,
           разместятся в семьях и датах,
И душу свою ощутит оловянный солдатик.

Судьбу обретёт он, и чувствовать станет тревожно,
И сцепится с тем, кому тоже уйти невозможно.
Кто тоже судьбу ощутил — верой,
                 смыслом и болью —
И тоже не может самим не остаться собою.

И будет их встреча —
          жестокость, безвыходность, мука.
Все будут кричать, обвинять
              и не слышать друг друга,
Не видя, что кто-то,
          весь чужд их страстям и отвагам,
Почти подобрался к их чести, и славам, и шпагам.

Ему это всё заменяют расчёт и забота.
Он помнит: он так ненавидит за что-то кого-то,
Что просто от жизни, от речи чужой он немеет.
Всё кажется — кто-то взлетает, а он — не умеет.

А рядом статисты — у каждого облик и имя.
Глазеют, не зная, что, в общем, расплатятся ими.
За страсти и шутки, за всё, в чём они ни бельмеса.
За эту игру, из которой рождается пьеса.

Всё не зря… Столько мест
Я узрел… И какие места!
.. Так был горек отъезд —
Я ведь знал, что отъезд в никуда.

Здесь я — кит на песке.
Но раскаяньем я не томим.
Не обманут никем —
Ни молвой, ни собою самим.

Вёл не страсти накал —
Ясный смысл… В общем, всё я учёл:
Я свободы искал
И её здесь в избытке нашёл.

В свете яркого дня
Впредь вовек — ни в жару, ни в мороз —
Не потащат меня
На опасный и глупый допрос.

Ни в ГБ, ни в Союз…
То, что было, тому уж не быть.
Я другого боюсь:
Как всё это бывает — забыть.

Как все видят сквозь тьму,
Устают, находясь на краю,
Или пишут в Крыму,
В Доме творчества, словно в раю.

И как бьёт через край
Тайно радость, осилив беду,
Словно веря, что рай —
Род оазиса в чёрном аду.

Не забыть бы про страх,
Про двойной их и двойственный труд.
И о тех тайниках,
Где романы их времени ждут.

Иль в счастливейший год,
Соблазняя надеждами нас,
Бьются рыбой об лёд
И его пробивают подчас.

В кандалах, в синяках,
От потерь инвалиды уже…
То, что в тех тайниках,
И в моей ещё ноет душе.