Юрий Джанумов: Стихи

Я полюбил ночные захолустья,
Пристанища кочующей души,
Где можно терпкою, хмельною грустью
Воспоминанья трезвые глушить.

И я привык наедине с собою
Ночь под сурдинку где-то коротать,
Запоминать узор чужих обоев
И собственное имя забывать.

Счет потеряв глоткам ожесточенным,
Так хорошо припасть к стене плечом
И помечтать о счастье немудреном,
Не сожалея, не печалясь ни о чем.

Уходит ночь сквозь скважины и щели,
В далеком мире плачут поезда,
Но что мечтам? Они везде поспели
И никуда не могут опоздать.

И хорошо еще, бредя за ними,
Пустое сердце унося в рассвет, —
Вдруг вспомнить взгляд, улыбку или имя,
Которым больше повторенья нет.

О, бездорожные мои скитанья!
Я оборву когда-нибудь и вас,
Чтобы глотком последнего дыханья
Все жажды утолились — в первый раз!

Что же, — веселье подходит к концу.
Зала пустеет, пустеют бокалы.
Темные тени легли по лицу,
Кружится вальс тяжело и устало.

Что же, — пора покидать этот бал.
Сами собою смыкаются веки.
Миг, — ив сияющих недрах зеркал
Вскользь промелькнем и исчезнем навеки.

И ничего не останется нам:
Ночь, ледяные пространства и ветер,
Ветер, бегущий по мертвым мирам,
Прах развевающий тысячелетий.

Что же, — дослушай, допей, дотяни…
Меркнущий вальс все страшней, все печальней.
Гаснут последние в мире огни,
Ветер крепчает во тьме изначальной.

Спаслись, уцелели, ушли от меча,
В огне не сгорели, под пулей не сникли…
Пылай же, зажженная мною, свеча
Как радость победная в праздник великий.

Дойди ликованье мое до Творца
Взволнованной и благодарной молитвой
За всех пощаженных, — кого до конца
Хранил Он в опасностях, бедах и битвах.

Но вас — неповинных, которых не спас
Ни бегства туман, ни лирический ветер, —
Какой панихидой оплакивать вас
И чем вашу гибель достойно отметить?

Я помню последнюю встречу… Уже
Зловещими были берлинские ночи;
Слова и движения — настороже,
Свидания — реже, беседы — короче.

Но рифмы братались, но строки текли
Как прежде — на нашем случайном Парнасе…
Кто думал тогда, что столицы земли
Рассыплются прахом, что солнце погаснет?

Что в недрах подземных, слепые кроты,
Мы будем дрожать бесконечные годы,
Что в мире миллионами встанут кресты
И плачем библейским заплачут народы?

Кто думал о проклятых небом местах
За ржавой чертой, о зачумленных остах,
О желтой звезде, о последних словах,
Кто думал о смерти?.. — Привычно и просто

Закончился вечер. Но как-то не так
Обыденно мы попрощались: глазами.
Трамвай зазвенел. И судьбы нашей мрак
Как занавес глухо упал между нами.

Следы затерялись и нить порвалась.
Во вздыбленных годах свершилось так много.
Но верю: по зову премудрого Бога
С земли голубиная пара взвилась
И к рощам блаженных была их дорога.

Паровозы кричали, как птицы ночами,
Напряженно желтели во мгле их глаза.
Навсегда сохранила проклятая память
Сундуки, поцелуи, платки, голоса.

И окно сохранила — подобно камее, —
Где никто не прощался и рук не сжимал,
Только думал тоскливо: о, лишь бы скорее!
В эту ночь, в этот час не сойти бы с ума.

Золотились огни, убегая за стрелку,
Убегали они далеко-далеко…
На суконное небо, как проигрыш мелкий,
Ночь небрежно просыпала горсть медяков.

А когда заскрипели прощально колеса,
Разрезая ландшафты, шатая мосты, —
На вокзале остался стоять низкорослый
Человек, опиравший плечо на костыль.

И опять изможденно тащились вагоны.
Кочегары как жертву сжигали дрова.
Ухмылялся калека. Стучал по перрону
Костылем деревянным, глаза закрывал —

И как будто не видел, как там, у забора,
Пригибаясь к земле, поднимаясь к звездам,
Однорукая смерть фонарем семафора
Подавала последний сигнал поездам.