Юрий Джанумов: Стихи

К берегу долго прощанья летели, —
Сказочный город остался там.
Мы уплывали на каравелле
К несуществующим островам.

Помнишь те дни? Сумасшедшее счастье!
В южной лазури лишь чайки да мы.
Ветер, наш юнга, путает снасти,
Волны как кони встают на дыбы.

О, мы восторгу не знали предела, —
Сколько надежд было с нами тогда!
Помнишь, однажды, как вдруг потемнело
Небо; как стала зловещей вода?

Помнишь, как ветер нас предал, как шквалы
Первый сменили в ночи ураган?..
В гиблых широтах циклон одичалый
Гневно прибил нас к иным берегам.

Друг! Наша молодость — там, в океане.
Нежной жемчужиной стала она.
И никогда, ни одним из желаний
Нам не достать ее с мертвого дна.

Многое — погибло безвозвратно.
Многие — исчезли без следа.
Многим — не найти пути обратно.
Многих не дозваться — никогда.

Многого — ничем нельзя поправить.
Многому — вовек уже не быть.
С многими — легко простилась память
И о многом — лучше позабыть.

Без нашей воли, ненароком,
Рожденные под гул войны,
Две буквы стали нашим роком,
Их воплощеньем — стали мы.

И вот, бездомные изгои,
Затравленные беглецы,
Мы продолжаем бег… Без боя
Гонимые во все концы.

Не бред ли это — дикий, страшный?
Сквозь пытки лет и лагерей
К чужим горнилам, стройкам, пашням
Бежать… от родины своей!

Бежать. Иного нет исхода.
Бежать, — пока там длится ночь.
Мы выбрали тебя, свобода,
В надежде страждущим помочь.

И так же просто и сурово,
Как эти молвились слова,
Два новых крепнут в мире слова, —
Раскрылась новая глава.

Как страшно, когда ты однажды,
Сквозь тела трусливую дрожь,
Ни голода больше, ни жажды
В иссякшей душе не найдешь.

Когда ты припомнить захочешь
И крикнешь в призывной мольбе,
А памяти своды — из ночи
Молчаньем ответят тебе.

И даже руки не найдется,
Чтоб в час этой лютой беды
Тебе принести из колодца
Хоть каплю живящей воды.

Мне дорог час, когда закат
Дома и лица охрой тронет,
Когда ватагой облака
За счастьем тянутся в погоне.

И уходя в прозрачный дым,
Горя в причудливом румянце,
День притворяется больным,
А ветер — пьяным оборванцем.

Мне хорошо грустить тогда,
И на вокзале, в зычном гуле,
Встречать, как близких, поезда,
В толпе кого-то карауля.

Как будто в этот странный час,
Сутуля узенькие плечи,
Из двери в зал, где третий класс,
Вдруг выйдет прошлое навстречу.

И холодея, сам не свой,
Вновь обрету на миг крылатый
Все, что потеряно душой,
Все, что у сердца было взято.

Да, да — себя не обмануть,
Все ясно страшной простотою:
Снижается зловеще ртуть
И скоро будет за чертою.

И скоро снег пойдет — иной,
И мгла опустится — иная;
Над бурной некогда рекой
Безбурность ляжет ледяная.

Тогда — остудится вода,
На берегах поникнут ивы,
Неповторимые года
Не так уж будут торопливы.

И боль о том, что не пришло,
О снах, несбывшихся доныне,
Как за ночь от костра тепло
Уйдет, развеется, остынет.

Да, да — скользит все ниже ртуть,
Все ближе, ближе мудрый холод,
И голову, чтобы уснуть,
Из милосердья клонит долу.

Безумен, Пифия, твой бред
И смехотворен твой треножник!
Ответа не было и нет
И быть его вовек не может.

Взгляни, как тает этот дым,
Как пламя, угасая, пляшет…
Исчезнет все: Эллада, Рим,
И ты, и я, и боги наши.

Исчезнут все. И весь их труд
Напрасен. Что им, мертвым, слава?
Но… правы ль те, что создают
Иль те, что разрушают, правы?

Кто прав в деяниях своих?
Каким путем идти должны мы?
И есть ли средь путей земных —
Единственно непогрешимый?

Иль все, о чем поет поэт,
Что нас на крыльях гордых носит, —
Такой же вздорный, жалкий бред,
И тщетны, праздны все вопросы
И ни на что ответа нет?