Юрий Джанумов: Стихи

Всего не высказать в четверостишьях,
Всего не спеть ни лютням, ни смычкам.
Страшнее бурь есть у души — затишья,
И есть начала, равные концам.

Мы путешествуем от колыбели
До той черты, где ожидает Смерть,
Но чьи глаза пытливые сумели
В ее чертог дорогу рассмотреть?

Так бродим мы, томимые желаньем
Со скрягой-счастьем перейти на ты,
Пока желать напрасно не устанем
И не растратим попусту мечты.

Все есть в продаже: совестью, любовью,
Свободой, честью — можно ль удивить?
Ты, время, лишь — ни золотом, ни кровью,
Ничем, нигде нельзя тебя купить.

В хрустальном мире ритмов и созвучий,
Душа, ты только скрипка, не смычок,
Благословим за подвиг их певучий
Всех, кто стихами в жизни занемог.

Мрачнеет даль за вихрем снежной пыли;
Вчера — буран, сегодня — ждем пургу.
Полярной спячкой скованные мили
И след саней на пройденном снегу.

Скрипят полозья и собаки, тужась,
Еще везут уже ненужный груз.
И мертвой хваткою сжимает ужас
Суровые сердца под мехом блуз.

Молчание овладевает нами.
Зато надежда шепчет все жадней…
Товарищи, — нам скоро быть врагами
При дележе последних сухарей.

И вот — привал, чтоб выкурить по трубке,
Чтоб переждать в палатке снеговерть.
Еще есть ром, — учтивая уступка,
Которую нам предлагает смерть.

Темно. Тепло. И длится бесконечно
Косноязычный вой эфирных волн…
И слышим мы, как ласковая вечность
Над нами лепит белый братский холм.

Пока под ливнем охлаждался камень,
Пока росло во мгле косноязычье —
Жестокими и нежными стихами
Ночь рассказала мне о Беатриче.

Я подходил к окну и жадно слушал,
Как били землю дождевые плети,
Как проносились вихрями сквозь душу
Многоголосые тысячелетья.

Да, в эту ночь пришло средневековье,
Изъеденное ржавчиной суровой,
И тронуло греховною любовью
Бессонницу мечтателя ночного.

Он был свидетелем переговоров
Наемной совести с отцеубийцей,
И различал, как мерили дозоры
Железным шагом тишину столицы.

На площадях горели медным жаром
Костры благоразумного закона.
Но страсть сожгла в неистовом пожаре
Для пытки предназначенные стоны.

О, Беатриче! — миг бывает сладок,
Напрасно ночь предчувствием пугает…
Ты задала мне тысячу загадок,
И ни одной душа не разгадает.

Цветет миндаль и розовою пеной
Вскипает рощ весенних изумруд…
Как вырваться из солнечного плена,
Из золотых и жгучих этих пут?

Куда идти и по какой дороге, —
Не все ль сегодня равно хороши?
Не всюду ль щедро разбросали боги
Подарки для восторженной души?!

Так ласков этот день и так беззлобно
Вдруг налетает шалый ветерок, —
Как будто друга встретил он и обнял,
Целуя впопыхах в глаза, в висок.

Так безмятежен мир: ликуют птицы,
Трепещут бабочки; чисты, легки,
Клубятся облачные вереницы;
Цветет миндаль, роняя лепестки.

И кажется душе, что голубая
Преграда рушится — раскрылась твердь,
И рощами утраченного рая
Ей вновь, как встарь, позволено владеть.

Ветер приносит мне запахи ночи,
Шорохи, шелесты, шепот и шум:
Город готовится спать и бормочет,
Что не взбредет ему, старцу, на ум.

Гаснет за стеклами свет подневольный,
Вечность свои зажигает огни…
О, беспредельность! С тоской богомольной
Я поднимаю глаза и они

Видят, что видели некогда предки:
Трепет далеких и дивных миров;
В их золотистой запутался сетке
Мячик игравших когда-то богов.

Легкие ниже скользят покрывала
В вечном стремленье сокрыть, схоронить
Тайну всех тайн — без конца, без начала,
Жизни возникшей дрожащую нить.

Кто по складам прочитает впервые
В этих сияющих знаках ответ?
Что ему скажут просторы ночные, —
Или, быть может, ответа в них нет?