Алексей Притуляк - Лирика

на котором

сваренная ею бурда

давно безнадежно остыла.

Уйду, в никуда,

не оглядываясь,

зная,

что за мной — никого.

Ведь даже тень моя

мне изменила.

Когда я однажды состарюсь

и снова вернусь

в мое босоногое детство,

Господи!

пусть там будут

поляна в росе,

беседка под тихим дождем,

река за туманом,

ручка

и много бумаги.

Но никогда, -

Господи, слышишь?! -

пусть никогда, -

умоляю! -

никогда

там не будет часов!

Ты была тихой, пугливою ланью,

Учителка пения в двенадцатой школе,

Наивная в жажде сердечной неволи,

Такая простая в своем полудетском желанье.

Мы говорили с тобой о прекрасном.

Ты вдохновлялась, а я напивался.

Где-то на Моцарте я обрыгался.

Где-то на Блоке ты отдалась мне страстно.

Глупая дамочка - носик в веснушках,

Ну неужель нам с тобой по дороге?!

Ты говорила мне утром о Боге,

Я глыкал рассол, подыхая на жарких подушках.

Потом провожал я тебя до трамвая -

Шаткой походкой, воняя отрыжкой,

Мучаясь жаждой, в ознобе сгорая,

Неся свою душу как градусник где-то подмышкой.

Твой поцелуй из дешевой помады...

Профиль в окне... Дробный топот вагона...

Да, я позвоню тебе в среду, из ада,

Если только найду в голове номерок твоего телефона...

Твоя любовь была так внезапна

и так горяча -

как старая добрая шутка:

свежеиспеченной картошки

за шиворот

и раздавить.

И пока ты с милой улыбкой

наблюдала

мои дергания и прыжки

под аккомпанемент трехэтажного мата,

я, кажется, перестал

учиться тебя понимать.

Я выбросил все шпаргалки -

все равно ведь не сдал бы экзамен.

Я сжег все учебники

("Женская логика",

"Женская психология",

"Женское счастье").

Я стал изучать астрономию

и язык птиц;

учился читать по лицам,

не видя лиц;

учился смотреть в окна

и рано гасить свет;

учился не видеть разницы

между да и нет.

Я стал человеком

способным смотреть на солнце

без темных очков;

я стал человеком,

который не может смотреть на женщин,

без темных очков;

я стал человеком,

далеким от всего,

что не касается технологии выживания

в экстремальных условиях.

Я стал человеком,

который звучит гордо

и пьет гляссе;

Я стал человеком -

вещью в себе,

таким как все.

Наши трамваи встретились на мосту...

Твой рассеянный взгляд

стал острым, проснувшимся и веселым,

когда заметил меня...

Я вскочил,

лихорадочно соображая,

можно ли выпрыгнуть на ходу...

Но смысл?..

Твой трамвай направлялся к вокзалу,

мой - в никуда...

А согласно правилам,

на мосту остановка запрещена.

Наши взгляды,

соединившись,

растягивались как шпагат,

тормозили вагоны...

Но

электричество победило -

шпагат лопнул,

и ты снова исчезла

в набившем оскомину

"навсегда"...

Ты так хороша под маской заката,

милая!

Ты как-будто горишь в этом огне,

ты стала совсем рыжая.

Солнце мое! на фоне солнца,

на фоне неба

ты то ли танцуешь, а то ли летишь

ветром.

Я за тобой

припущу

по углям сгоревшего прошлого,

спотыкаясь о дни,

обжигая пятки о ночи.

Вот бы догнать!..

Но сердце мое

быстрее стучать не хочет,

и душа,

опускаясь куда-то в живот,

оказывается просто одышкой.

Не догоню...

Вот скинуть бы лет надцать!

Сбросить бы груз дней,

прожитых без тебя,

и бежать,

бежать,

без оглядки на прошлое,

за тобой,

улетающей

в закатное рыжее небо

ангелом

на метле моего одиночества.

Ты смотришь сегодня не так,

я это вижу.

В глазах твоих прячется вечер

и что-то еще -

незнакомое и тревожное,

пасмурно-осторожное.

Ты говоришь сегодня не так,

я это слышу.

В твоих словах прячется горечь

и что-то еще -

холодное, нетерпеливое,

отсутствующе-фальшивое.

Сидим за столом,

полночь тревожа светом.

Бьется в окно мотылек,

как сердце о тишину.

И холодом где-то в затылке

рождается ощущение,

что мне не выплыть из прошлого,

что в нем я и утону.

Никогда я твоим не буду,

Никогда я твоим не стану.

Я устал приходить ниоткуда,

Скоро я уходить устану.

Ах ты рыжее, рыжее чудо,