Анна Гедымин: С четверти первого до полседьмого

Расставание — это конец суетливых событий
И начало внимательной памяти.
Этой порой
Столько пишут картин! Совершают великих открытий!
Строят замков воздушных, жилых у реки под горой!

Мне отныне дано без усилий, по звездному гуду,
Узнавать, как живешь, как работа твоя и родня…
Вот и все. Не грусти, я тебя никогда не забуду.
Не проси, ты и сам никогда не забудешь меня.

Не уберечься,
Не заслониться рукой
От непогоды
И хлесткой молвы людской.

Можно скрываться,
Сбежать, зашторить окно,
Только в итоге
Все будет как быть должно.

Не схорониться
От света средь бела дня,
Мне — от тебя,
Тебе — от меня.

Или тепло перешло все границы,
Или мороз проявил мягкотелость,
Только — взгляни: возвращаются птицы.
Родины захотелось.

Вроде бы любят, каются вроде,
Но в холода забывают приличья
И — улетают.
Глаза отводит
Грешная стая птичья.

Их бы прогнать!
Но в лесах наших темных
Любят заблудших и непутевых.

Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий.
Мешкаю на пороге.

Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна —
Словно старшая дочь, а может — третья жена,
Словно, как говорится, дорожка среди камней.
Только стать никогда не хотела жизни нужней.

Подняла ненужную жизнь, прижала к груди…
Что мне делать с такой удачей, сам посуди! —
Мне, в пыли находившей максимум три рубля,
Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля…

По-над городом осень, слезится дождь по стеклу…
Не работает солнце, запаханное во мглу…
Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной.
Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…

Отмокаю на средней Волге.
Здесь мордатые, как бульдоги,
По-над клумбой львиные зевы
(Если пойти влево).

А если пойти вправо —
Там, как церковка, пятиглава
Сопка — в сочных лучах заката
Златоверха и синевата.

И моря никакого не надо,
И никакого Василия Блаженного,
За окном — берез светящаяся колоннада,
Как символ — чего бы? — ну, скажем, счастия женского.

Напиши мне. Конечно, непривычно и недосуг.
И увидимся скоро — лишь округа вспыхнет рябинами.
Я сама не люблю многословных.
И знаю, что не напишешь.
Но — вдруг?
Хотя бы по небу — строчками журавлиными.

Как будто степь и ветерок степной,
Как два конца у трости нарезной,
Как трещиной надрубленная льдина,
Как в здании две смежные стены —
Так мы навеки соединены:
Ни разойтись, ни слиться воедино…

Шепот — не шепот…
Море щерится пеной,
Катятся звезды
горошинами к воде.
Выйдешь на берег —
и тихо, и постепенно
Жить привыкаешь,
не думая о беде.

Будут — не будут
радости и удачи,
Сгину ль во мраке
иль в режущем свете дня, —
Боязно даже,
как это мало значит
Полночью крымской,
в сущности, для меня.

Ленится память,
предчувствия злые — немы.
Только щебечут
цикады в седой траве.
Любит — не любит —
вот ведь какие проблемы,
Вот ведь какие, ей богу,
на сердце и в голове.

Приехала из далеких краев
И, как назло, по пути домой
Увидела: ты кормил воробьев
В чужом дворе, истязатель мой.

Шумливые, уставшие от погонь,
Тебе вдруг доверились, как судьбе.
Один даже сел на твою ладонь…
Глупые, как можно верить тебе!

А небо — точь-в-точь как твоя рука —
Горячее и доступное воробьям.
И мчатся распухшие облака,
Слегка прижаренные там и сям.

Наверное, помнят лишь облака,
А месяц вряд ли, он был еще мал,
Как нес ты меня на жарких руках
И к небу полуночному прижимал…

Было счастье неизбежно —
Стало счастье невозможно,
Даже птицы пели нежно —
А теперь кричат тревожно,
Словно страхи по углам.
Меж блаженством быть с тобою
И морокой быть собою
С изумлением и болью —
Разрываюсь пополам.