Саша Соколов - Филорнит

почти,
потому что не замечать их совсем
ни за что не получится,
точно так же как никогда не выйдет
от них избавиться, отказаться,
ибо это всё-таки театр

а театр,
как известно любой гертруде,
есть именно театр
есть, естественно, театр,
есть несомненно и однозначно театр

просим милости,
чувствуйте как у себя или как угодно,
но только не предвкушайте вешалки,
ни вешалки, ни фойе,
ни буфета, ни лож,
ни иной немодной конкретики типа сцены и реквизита

их нет:
не нужны,
потому что в данном пространстве
играется не на публику, а исключительно про себя,
тем паче, что публики тоже не требуется

счастливчик,
вас угораздило в заведение имени иммануила к,
на театр чистого разума,
вдохновенно молчащий на всю кромешную махашунью

покайтесь,
советовала невзрачная в чём-то неброском,
в залах и комнатах появляясь,
покайтесь,
говорила она своим кундалини вам и другим музейным,
что, разумеется, было ничуть не странно

о чём вы,
что, в сущности, было не странно,
что кундалини,
следует лишь уточнить, с чьей точки,
на чей, осведомиться по-словенски, p o gled ,
или, если угодно, кому не странно

должно быть, тому,
кто помимо флюидов улавливал суть явленья,
кто понимал,
отчего худощавая та сеньора не изъясняется речью уст,
в чём тут, собственно, дело,
меж тем как дело вообще
было в центре европы

иными словами, я понимал, я улавливал,
потому что вполне был для этого чуток, тонок,
а чутки ли были те,
zusammen с которыми вы подвизались,
ваши сотрудники

а почему вы спрашиваете,
к чему вам,
уж не сторонник ли вы теории
равенства всех на свете умов и перцепций,
нет-нет, они не улавливали,
ут о нченность, если образно,
не случилась их чашкой чаю

и если вы думаете, будто меня
с теми лицами что-то связывало или сближало,
то ничего подобного,
мы не более чем раскланивались,
и кроме пространства присутствия
общим у нас был лишь краткий момент эпохи

которого обстоятельства
до сих пор различаешь так чётко,
особенно те-то и те-то,
те самые,
что последний ссужал тебе до того неявно,
столь исподволь,
что они казались лично твоими

так чётко,
что снова делаешься по-хорошему взвинчен, бодр,
горд семейными связями, узами,
узостью будто б ан у бисовых запястий, кистей,
широтой натуры,
устройством любимых созвездий,
покроем брюк,
держишь марку, фасонишь,
сыплешь финно-угорскими шутками,
причерноморскими притчами,
насвистываешь монтеверди, верди
цитируешь петипа

а насколько отчётливо умозришь обстоятельства места,
вернее, не обстоятельства, а обстановку,
здесь: меблировку тех залов и комнат,
где всё это происходило

то вспомнишь всю furniture вкупе,
то piece by piece ,
начиная с античной
грифельной табулы для служебных помет
и заканчивая табуретом,
что фигурировал на застеклённом балконе,
был прозван тобой табуретом балконного отдохновенья,
и, не в укор иным говоря,
был примерно устойчив, пригож, уклюж,
постоянно готов к услугам
и всей своей позой располагал к ним

и к ним прибегали вы не колеблясь и регулярно,
причём в неурочное время,
пусть так,
но учтите нечто смягчающее:
как только я прибегал к ним,
так сразу,
наверное, в силу доброй его энергетики,
сразу способность моя улавливать обострялась,
и всё становилось как-то особенно ясно

но отчего это мы всё о мебели да о мебели,
даже скучно,
я, знаете ли, не такой уж завзятый её поклонник,
во всяком случае не такой, как некоторые,
постойте,
да чем же она вам не угодила,
она ведь по преимуществу столь комфортна

не спорю,
те мимолётные радости, что сия материя доставляет,
мне чисто по-человечески вовсе не параллельны,
но как не то чтобы гражданина мира
или сугубо дальнего следования,
а просто субъекта, подбитого сквозняком,
меня напрягают её очевидная приземлённость, будничность,
обречённость быту