Ричард Бротиган: 30 июня, 30 июня

Снимать такую рекламу непросто. Она
должна быть идеальна. Мы сделали много дублей.
Мистер Уэллс был очень терпелив и относился
с юмором.

- Пожалуйста, мистер Уэллс, - говорил я. – Встаньте
поближе к лошадям.

Он улыбался и становился поближе
к лошадям.

- Годится?

- Отлично, мистер Уэллс, просто идеально.

Сегодня я смотрю японский декадентский
фильм. Невиданный декаданс
увлек меня настолько, что
я превратился в ребенка, который только что
узнал,
что тени бывают страшные,
что в домах бывают привидения,
что у людей бывают мысли,
сделанные из кожи змей, которые наползают
на невинность спящих младенцев.

В кино дело происходит в Токио
перед землетрясением 1 сентября 1923 года.
В готическом японском доме мужчина прячется
в огромном красном кресле, на котором прекрасная
женщина в экзотическом костюме занимается любовью
с другим мужчиной.
Этот второй мужчина не знает, что внутри кресла
прячется
вуайерист, подглядывает за их страстью и чувствует ее.
Я долго смотрел кино,
прежде чем понял, что внутри кресла
человек.

Фильм все крутился и крутился из декаданса
в декаданс, словно радуга извращения.
Я не могу их пересказать.
Вы все равно не поверите.
Красное кресло – только начало.

Я сидел, пригвожденный к стулу
вместе с сотней японцев.
Мы словно стали оргазмом
пауков, которые ебут сухую человеческую
кровь.

Я
сижу в баре в неловком одиночестве
вместе с очень умным японским режиссером,
он не говорит по английски, а я по-японски.

Мы знаем друг друга, но у нас нет
переводчика. Раньше мы говорили.
Сейчас мы притворно заняты чем-то другим.

Он с закрытыми глазами слушает музыку
по фонографу. Я пишу эти строчки.
Пора домой. Он уходит первым.

Я поставил будильник на 9 утра.
но он не понадобился.
В 7:30 меня разбудило
землетрясение.

Вынырнув из середины сна,
я лежал, слушал,
как трясется отель,
и думал, скоро ли 3003-й номер
окажется перекрестком
Синдзюку
30-ю этажами ниже.

Из будильника точно
вышибет дух.

Поперек блокнотного листка
я нашел
единственное слово «мое».
Понятия не имею, зачем я его писал
и в чем его главное предназначение,
но я написал слово «мое» очень старательно

а затем перестал

писать.

Сон без сна,
потом спать опять
и не
уснуть.

Мне нравится, что этот таксист
несется по темным улицам
Токио,
как если бы жизнь не имела смысла.
Я его понимаю.

Я часть. Нет,
я целое, хотя
может быть
я только его
осколок

Я то, что начинается,
но не имеет начала.
А еще я полон дерьма
по самые уши.

Жду ее...
Нечем заняться, только писать стихи.
Она опаздывает на 5 минут.

Наверное, что она опоздает не меньше, чем на
15 минут.
Сейчас в Токио 9 часов
6 минут.

- СЕЙЧАС прямо СЕЙЧАС –
звенит дверной звонок.

Она на пороге.
В Токио 9 часов
6 минут,

и все по-прежнему,
только она здесь.

Зайди /
напиши мрачные стихи /
брось / если бы
все было так просто

Нельзя пуповину
привязать обратно
и пустить через нее поток
жизни.

Наши слезы никогда до конца
не сохнут.

Наши первые поцелуи живут
привидениями в наших ртах
и тают
в забвении.