Игорь Панин: Мертвая вода: Стихи.

Не склеены поцелуем,
спускаемся в андерграунд,
где черти поют «Аллилуйя»
и ангелы в прятки играют.
Где смрадом, как из лохани,
окатывает игриво.
В неясной толпе с лохами
бессмысленно ждать прорыва.
Нетвердым шажком пингвиньим
корячимся до платформы.
Толкаются все упорно,
хоть зенки пустые вынь им.

Пищит лейтенантик жидкий,
придавленный у колонны;
ему не поймать шахидки,
не выиграть миллиона.
Галдит караван-сараем
восточный народ речистый.

Которые террористы?
Мы снова им проиграем…
Сегодня взорвут едва ли,
а завтра есть шанс, однако…
Да что это за клоака,
и как мы сюда попали?!

Смотрю — задрожали рельсы,
и думаю: неужели
как нищие погорельцы
скорбят о потере «Гжели», —
вот так пожалеем время,
истраченное в тоннеле?
Мы — евнухи, что в гареме,
как водится, не при деле.
Доносится грохот града,
подходит железный Будда.
И ты говоришь: «Не надо…»
И я говорю: «Не буду»,
в тоске, как в траве, по пояс,
в тупой маете столичной…

Я бросился бы под поезд,
но это не эстетично.

Конечно, Москвы не будет,
исчезнут Берлин и Прага;
чуть дольше продержится Лондон, мечтая о чуде,
но порвут его по образу и подобию флага.

Обречена старушка Европа,
и теперь уж кричи — не кричи;
ожидали второго потопа,
а погибнем от нашествия саранчи.

Не всегда побеждает сильнейший,
берут не обязательно силой — разве способов мало?
Самурай падет от руки гейши,
что яду в чай подмешала.

Так и мы, ожирев от успехов,
расслабились на привале.
Но те, кто устал от нашего смеха, —
они не спали.

Интернет становился все более скоростным,
на биржах кричали о стабильном росте,
но сбывались дурные сны:
хозяев теснили гости.

Они приходили с миром, просили о помощи,
обещали закон соблюдать, исправно платить
налоги;
продавали нам тухлые овощи
и наркотики… Что в итоге?

Облачались в джинсу, напяливали штиблеты
стильные,
стараясь походить на местное население.
Тут им и кров, и ссуды обильные —
по ишачьему велению.

Искали изъяны в броне государственной машины,
как старатели — золото в жиже вымоин;
постепенно становились несокрушимы…
Что скажете, толерантные вы мои?

Штаты расплачиваются за рабство, Россия за
«имперские амбиции»,
может, это и правильно, если бы не одно «но», —
за ним, как скажут французы, не покривив лицами,
спрячется весь Париж, включая «Эйфеля» и самое дно.

Не от обжорства погибла Империя Римская,
не христианство вбило в грудь ей кол осиновый,
начиналось с того, что пришлые, по инстанциям
рыская,
получали гражданство — самодовольные, спесивые.

И вчерашний раб и враг озлобленный
всеми путями шел до Рима.
Но кривоногие гоблины —
не пилигримы.

Бойтесь чужаков, в города входящих:
они заразят вас неведомой корью,
придушат уставших, прирежут спящих,
а потом напишут свою историю.

Прежде восхищались героями,
ценили доблесть, отвагу.
Теперь же себе яму роем и
вырыли до размеров гигантского оврага:

«Красные кресты», миссии гуманитарные —
тошно от этой нелепой возни.
Правозащитник — шалава базарная —
пулю глотни.

Теперь мы кругом виноваты,
ибо имели неосторожность такую —
помогать, не зная, чем это чревато,
не думая, что со временем нас атакуют.

Бремя белых обратилось проклятием,
расплачиваться даже детям.
Не кажется ли, братие,
что придется ярмо надеть нам?

Не за горами Великий Исход,
погодите еще чуть-чуть,
и по шиферу неба, по пластику вод —
в добрый путь!

Побежим позорно, в чине ли, в ранге ли,
потащим добро — на горбу или волоком,
вот тогда станет ясно, о чем трубили архангелы
и по ком звонил колокол.

Предков могилы будут осквернены,
святыни разграблены,
Какие, к чертям, границы страны,
если ложки держим как сабли мы?