Игорь Панин - Мертвая вода - Стихи.

Это все не с нами будто было бы.
Провалились сани в полынью судьбы.
По душевной пойме разлилась тоска.
Эту песню спой мне, с трубкой у виска,
если есть охота выдохнуть «Прощен»,
если есть хоть что-то до сих пор еще…

И свои стихи не пишутся,
и чужие не читаются, —
то ли умер, то ли спился, то ли стал знаменит…

Побродив по лысому мысу,
неохота плестись к воде,
где неспешно сгорает — мыслю —
разномастный табун людей.

В невеселом пансионате
с интерьером а-ля совок
будет очень напиться кстати
и продрыхнуть без задних ног.

Мертвецов имена в почете
меж братающихся морей.
Их «собрания» не прочтете,
прежде свиснет краб на горе.

Обострения посезонны,
началось это не вчера.
Ни малейшего нет резона
глянуть в смежные номера.

Там, откушавши кашки манной,
уморительны и тихи,
престарелые графоманы
сочиняют взахлеб стихи.

Рассыпается свет,
наплывает песок,
и автобус летит в кювет,
потеряв колесо;

застревает язык у муллы
в гортани,
тормозят верблюды, тупят ослы,
бедуин прерывает свой танец,
и тень фараона аж
приподнимает веко,
когда делают массаж
белому человеку.

Перелет утомителен, если ты только
не запасся бутылкой — блажи во сне,
оставляй все повадки тамбовского волка;
здесь никто не оценит блатную наколку,
хоть песок под ногами хрустит как снег.

В окружении джунглей, в которые редко
даже местные лезут (не стану врать),
не шугайся облав, не ищи себе клетку,
привыкай загорать, а не шастать в разведку,
удовольствий удобоваримых — рать.

На закате акульего мяса вкуси и
развались поудобней, побудь ханжой;
и не думай совсем о какой-то России,
неустроенной вечно, давно чужой.

Сокровенного знания здесь не обрящешь,
да и многия знания — чем не ложь?
Вон у бара стоит, улыбаясь маняще,
трансвестит или девушка — хрен поймешь.

Без видимых причин,
разумных объяснений,
себе — не господин,
слуга своей же тени.

Извечное «авось»
сбивает с панталыку,
да так уж повелось:
ни ропота, ни рыка.

Страшит кого-то зло, —
картинки, барельефы?
Мне на червях везло,
но при раздаче — трефы.

Условно обречен,
расспрашиваю черта:
и вроде ни о чем,
а все равно о чем-то.

Тоску замуровав
в исписанной тетради,
к чему качать права,
каких иллюзий ради?

Без видимых причин,
без лишнего вопроса…
Намедни — кокаин,
сегодня — кровь из носа.

И вроде отменно здоров,
не время хандрить.
Без сахара — чистая — кровь,
не вяжет артрит.
Но словно преступник, иду
на смерть поглазеть
и выблевать чью-то беду,
забившись в клозет.

Что слышится в стоне чужом?
Неясный звонок?
И вьется мой страх не ужом —
гадюкой у ног.
Смиренно сижу за столом,
внимаю речам.
Напротив меня остолоп
навзрыд закричал.

А делает дело свое
размеренный хмель…
Помянем! А там и споем,
как мертвый умел!
Стопарик поставлю на шелк,
допив до конца.
…А сам до сих пор не нашел
могилу отца.

Записные книжки изорваны,
все друзья на поверку — приятели,
жены бывшие только прорвами
вспоминаются — кстати, некстати ли.
Это слабость сиюминутная,
упиваться хандрой не стану я…
И глаза продираю мутные,
алкогольные, конопляные.

Звон трамвая тревожит улицу,
хоть трамвайных путей нет в помине там.
Остается слегка ссутулиться,
да с балкона плевать (так уж принято),
да почесывать переносицу,
да обдумывать жизнь вольерную.
Если стих на перо попросится, —
я зарежу его… Наверное.

Беспокойное прошлое —
конь да кобыла…
Помню только хорошее
из того, что было.