Эмили Дикинсон - Стихотворения

Вулкан (Volcano). — Из географии Дикинсон знала о вулканах в Южной Америке и на Сицилии, а вот определение «домашний Везувий«(1705), похоже, применяла к самой себе. Ей близок образ спящего вулкана, чья видимая сдержанность прячет в глубине потаенную энергию: безмятежная полянка, под которой колышется раскаленная лава, — лучше места для медитаций о жизни не придумаешь (1677). В то же время молчание спящего вулкана — укор человеческой болтливости: мы-то, в отличие от огнедышащей горы, «болтаем тыщи лет, / Переступив запрет» (190/1748). Мы недооцениваем действенность слова, слишком легко «разменивая» доверенную нам тайну в поверхностном контакте со случайным собеседником. То ли дело «вулканическая» речь: «Везувий не разговаривает, как и Этна, — один из них высказался тысячу лет назад, и Помпея, услышав, спряталась навеки» (неизвестному корреспонденту, около 1861 г., Letters, 233).

Очень близка Дикинсон и тоска по спонтанности, непосредственности, предельной искренности выражения, которое опять-таки сродни извержению вулкана, чьи «губы никогда не лгут» (601). Одно из ее относительно ранних писем содержит такое признание: «В моей жизни не было монарха, сама же я не могу управлять собой, и когда я пытаюсь организовать себя — мои ничтожные силы взрываются и оставляют меня голой и обугленной» (Т.У. Хиггинсону, п. 5).

Дверь (Door). — Как граница между внутренним и внешним, как возможность ее пересечения в любом направлении дверь служит одновременно преградой и приглашением. Положение «у двери» в высшей степени характерно для лирической героини Дикинсон, это слово в ее поэзии — одно из самых употребительных.

Дверь, случайно распахнувшаяся внутрь чужого дома, открывает «бродяжке» пространство «довольства и тепла» (120/953), уюта и щедрой общительности, где ей нет места и куда ей нет доступа, — тем острее («вдвойне») переживаема на этом фоне привычная бездомность. Но вот в другом стихотворении лирическая героиня замирает, в предвкушении и страхе, у закрытой двери собственного дома: возможности и опасности, которыми чревата встреча с прошлым, — взаперти хранящимся, но живым, — разыгрываются в воображении («И замерла душа/ У двери, не дыша», 82/609), авансом пугают и заставляют бежать самой встречи.

Но особенно интригует Дикинсон образ полуоткрытой двери. Дверь души всегда должна быть слегка приоткрыта, — говорится в стихотворении 124/1055: «На случай, если Бог/ Заглянет». Впрочем, ожидая, подстерегая Гостя, Душа словно и не очень уверена, что желает его прихода. Является ли эта опасливость следствием ограниченности человеческой природы? Возможно. Но ограниченность не есть еще безнадежность.

Дом (House / Ноте). — Русское слово «дом» объединяет в себе смысл двух английских, в равной мере важных в поэзии Дикинсон: дом как архитектурное сооружение и дом как порядок, ритуал, привычный уклад жизни. В обоих качествах дом для нее — неисчерпаемый источник метафор. Внутреннее пространство духа устойчиво воображается как особняк со множеством комнат и уровней (верх, низ, чердак, подвал), закоулков и коридоров.

Подобно человеческому «я», дом — «конечная бесконечность» («Finite Infinity», 1695) и в этом смысле воплощенный парадокс. Это «маленький Эдем», крепость, убежище: «даже тень сомнения или подозрительности не вхожи под его блаженные своды» (О. Дикинсону, 25 октября 1851 г., Letters, 59). Но это также тюрьма. Добровольной домоседке Дикинсон в иные моменты неожиданно внятна тоска узника по свободе: «Услышу слово я “побег“ — / И закипает кровь» (3/77). Дом — место, куда и откуда спасается лирическая героиня. Не менее часто, впрочем, она представляет себя неприкаянной странницей, — осознающей и сладость домашнего уюта, и тягость домашнего заключения через собственную — счастливо-несчастную — обделен-ность тем и другим.

Дом выступает как аналог Души (см. 132/1142), но в собственных домашних владениях Душа — то радушная хозяйка, то долгожданный гость, то робкий посетитель, а то и — неожиданным образом! — вор-взломщик:

Душа (Soul). — Примерно пятая часть стихотворений Дикинсон начинается с местоимения первого лица единственного числа. В то же время «Я» в ее лирике многосоставно и внутренне конфликтно: это поле, на котором неустанно выясняют друг с другом отношения разные, хотя и родственные внутренние «инстанции»: Душа, Сознание, Сердце, Разум.