(193)
Я узнаю, когда кончатся сроки
И когда я перестану задавать свои «почему»,
Христос объяснит каждую мою тоску
В светлой классной комнате неба.
Он расскажет мне о том, что обещал Петр.
И я, изумленная его мукой,
Забуду ту каплю боли,
Которая жжет меня сейчас, жжет сейчас.
Мы всё узнаем, всё объяснится, но только потом и в ином мире, в «светлой классной комнате неба».
Чтобы закончить эту тему, приведем подлинно хрестоматийное стихотворение, вошедшее в десятки антологий американской поэзии:
I never saw a Moor — I never saw the Sea — Yet know I how the Heather looks And what a Billow be.
I never spoke with God Nor visited in Heaven — Yet certain am I of the spot As if the Chart were given -
(1052)
Я никогда не видела вересковой пустоши,
Никогда не видела моря,
Но знаю, как выглядит вереск
И какой бывает волна.
Я никогда не говорила с Богом,
Никогда не была на небе,
Но также уверена в их бытии,
Как если бы мне дана была карта.
Несмотря на все свободомыслие, пуританская закваска сохранилась у поэтессы до конца дней. За день до смерти она написала друзьям записку — извещение о собственной смерти из двух слов:
«Called back».
Вот высокий лаконизм, достойный великого поэта. По-русски это можно перевести и одним словом — «Отозвана», можно и двумя — «Меня зовут», но ясно, что уверенность в существовании Того, кто может позвать и отозвать, не покинула поэтессу.
От темы религиозных колебаний и сомнений естественно перейти к теме конца жизни, смерти. В нескольких замечательных стихотворениях поэтесса как бы со стороны смотрит на свою собственную смерть. Всего теме смерти Э. Дикинсон посвятила более двадцати стихотворений (можно привести их номера по изданию Т. Джонсона: 49, 88, 98, 153, 182, 301, 360, 369,411 и т. д.). Но самое известное из них, подлинный шедевр лирики Дикинсон, конечно, — «Because I could not stop for Death», которое мы избрали для более детального разбора.
Because I could not stop for Death — He kindly stopped for me — The Carriage held but just Ourselves — And Immortality.
We slowly drove — He knew no haste And I had put away My labor and my leisure too,
For His Civility -
We passed the School, where Children strove
At Recess — in the Ring -
We passed the Fields of Gazing Grain -
We passed the Setting Sun -
<>
We passed before a House that seemed A Swelling of the Ground — The Roof was scarcely visible — The Cornice — in the Ground -
Since then — ’tis Centuries — and yet Feels shorter than the Day
I first surmised the Horses’ Heads Were toward Eternity -
(712)
Так как я не смогла остановиться для Смерти,
Она сама ласково остановилась для меня.
В экипаже были только мы двое — И Бессмертие.
Мы медленно тронулись — Она не спешила,
И я тоже отложила Свои труды и свой досуг
Ради ее Вежливости —
Мы проехали Школу, где Дети боролись —
В перемену — на круглой площадке —
Мы проехали поля смотревшей на нас пшеницы —
Мы проехали заходящее Солнце —
Мы остановились перед Домом, который, казалось, был
Легким холмиком из земли —
Крыша его была едва заметна,
А карниз был совсем в земле —
С тех пор минули века — и все же
Они кажутся мне короче того Дня,
Когда я впервые поняла, что головы лошадей
Повернуты к Вечности.
(Ср. перевод А. Гаврилова в наст, изд., 99)
На примере этого стихотворения можно показать, как поэтесса работает с поэтическими образами. В основе ее образной системы — метод парадокса. Смерть — не традиционная старуха или старец с косой, а учтивый джентльмен, вежливо приглашающий даму совершить с ним прогулку. Во времена юности Эмили Дикинсон такие прогулки в экипажах с кучером были важной составной частью ухаживания молодых людей за девушками. Обращает на себя внимание уже то, что смерть изображается в виде жениха или даже любовника, — нужно ли напоминать, что ассоциативная связь смерти и любви присутствует в европейской литературе, по крайней мере со Средних веков (легенда о Тристане и Изольде).
В третьей строфе представлены три образа, которые по смыслу должны выражать прощание с этим миром и земной жизнью. Отбор этих образов чрезвычайно важен и сразу дает представление о масштабе и подлинности поэта. Что же отобрала поэтесса из земной жизни? Во-первых, Детство: игры на школьном дворе. Затем поля зреющей пшеницы — как некий трудовой полдень жизни и, наконец, заходящее солнце как синоним старости и заката.
В предпоследней строфе описывается пункт назначения поездки — странный домик, в котором без труда узнается могильный холм. И заканчивается стихотворение возвращением к началу — только ранее говорилось о Бессмертии как о третьем пассажире экипажа, а здесь сообщается
о потрясении героини, когда она впервые поняла, что головы лошадей устремлены к Вечности. Главный же парадокс стихотворения в том, что Смерть, помимо своей воли, служит проводником в царство Вечности, которая уже по своему определению отрицает ее, Смерть, и утверждает Бессмертие.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу