Эмили Дикинсон - Стихотворения

And Anguish — absolute — А тоска абсолютна -

And many hurt, И многие ранены ею, -

But, what of that? Что из того?

I reason, we could die — Я знаю, мы можем умереть;

The best Vitality Самая яркая жизненная сила

Cannot excel Decay, He может противостоять дряхлости, -

But, what of that? Что из того?

I reason, that in Heaven — Я думала, что на небесах

Somehow, it will be even — Каким-то образом все будет выравнено

Some new Equation, given — И новое уравнение найдено, -

But, what of that? Что из того?

В чем смысл этого удивительного стихотворения, этой троекратной серии вопросов? В том, что не нужно поддаваться ни отчаянию, ни соблазну готовых богословских ответов. Главное — внутренний стержень, стоическая твердость духа, выстраданная всей жизнью. Да, это своеобразный стоицизм, сближающий нашу поэтессу не только с Эмерсоном, но и с мудрецами древности — Эпиктетом и Марком Аврелием.

Говоря о мировоззрении поэтессы, важно отметить, что из всей своей семьи она одна в зрелые годы не посещала церковь, что само по себе уже было неслыханной дерзостью для Новой Англии того времени. Для характеристики религиозных взглядов Дикинсон поучительно обратиться к стихотворению «The Bible is an antique Volume» («Библия — древняя книга»):

The Bible is an antique Volume -

Written by faded Men

At the suggestion of Holy Spectres -

Subjects — Bethlehem -

Eden — the ancient Homestead -

Satan — the Brigadier -

Judas — the Great Defaulter -

David — the Troubadour -

Sin — a distinguished Precipice

Others must resist -

Boys that «believe» are

very lonesome — Other Boys are «lost» — Had but the Tale

a warbling Teller — All the Boys would come — Orpheus’ Sermon captivated — It did not condemn -

Библия — древняя книга, Написанная увядшими старцами По наущению святых духов.

А темы ее — Вифлеем,

Рай — древнее местопребывание, Сатана — предводитель,

Иуда — великий отступник,

Давид — песнопевец,

Грех — глубокая пропасть, Которую другие должны избегать, Дети, которые верят,

очень одиноки,

А другие дети — погибшие.

Если бы у этой повести был

щебечущий рассказчик, Все дети пришли бы к нему — Орфей своей проповедью чаровал Он не осуждал никого.

Это стихотворение Эмили написала для своего племянника Неда, который по болезни не мог посещать уроки Закона Божьего в Амхерстском колледже. Если вдуматься в его смысл (а он в последних строках), то любой пуританин признает его вполне еретическим. В самом деле, в этом стихотворении знаменитое противостояние Иерусалима и Афин решается целиком в пользу Афин: ветхозаветный Бог осуждает, а Орфей воспевал и славил, чаруя слушателей. Поэтесса не может принять того, что Священное Писание вообще «осуждает» (condemn), хотя ведь десять заповедей состоят из запретов, из ограничений свободы человека. Тут эмерсоновский индивидуализм затворницы из Амхерста проявился особенно резко. Рукописи показывают, что поэтесса затратила много сил на поиски подходящего эпитета к слову «Teller» (рассказчик) — в черновиках приводятся целых четырнадцать разных эпитетов — приводим их по иному трехтомному изданию Т. Джонсона: а thrilling, typic, hearty, bonnie, breathless, spacious, tropic, warbling, ardent, friendly, magic, pungent, winning, mellow. Интересно, что, выписав все эти эпитеты, далеко не синонимичные по смыслу, поэтесса в конце концов вернулась к одному из них — warbling (щебечущий) — и остановилась на нем. Вряд ли этот выбор случаен. Именно щебета, ликующего птичьего щебета, недоставало для Дикинсон в Священном Писании. Просмотрим весь ряд эпитетов: захватывающий, общечеловеческий (типический), сердечный, добрый (милый), перехватывающий дыхание, просторный, тропический, щебечущий, страстный, дружеский, волшебный, острый, побеждающий, сочный… Вот каким, по мнению поэтессы, должен быть библейский рассказ, чтобы соперничать с пением-заклинанием греческого бога-певца Орфея.

Эмили Дикинсон написала много пронзительных стихотворений о своих религиозных сомнениях.

I know that Не exists. Я знаю, что Он существует.

Somewhere — in Silence — Где-то в тиши

Не has hid his rare life Он скрыл свою редкую жизнь

From our gross eyes. От наших грубых глаз.

’Tis an instant’s play. Это временная игра.

’Tis a fond Ambush — Это любовная засада -

Just to make Bliss Чтобы сделать блаженство

Earn her own surprise! Еще более неожиданным!

But — should the play Но что если игра

Prove piercing earnest — Становится слишком серьезной,

Should the glee — glaze — Веселье покрывает

In Death’s — stiff — stare — Неподвижный взор смерти.

Would not the fun — Тогда забава

Look too expensive! Выглядит слишком накладной.

Would not the jest — He зашла ли шутка

Have crawled too far! Слишком далеко!

И все-таки вера в конце концов побеждала:

I shall know why — when Time is over — And I have ceased to wonder why — Christ will explain each separate anguish In the fair schoolroom of the sky — He will tell me what «Peter» promised — And I — for wonder at his woe — I shall forget the drop of Anguish That scalds me now — that scalds me now!