Уистан Оден - Стихи и эссе

Они покрыли мир, как саранча.
А он — он жалок был ввиду такой напасти
И, собственным творениям подвластен,

Мог и проклясть их племя сгоряча.
К ним, недостойным, он сгорал от страсти.
И так подавлен был, что хоть зови врача.

И он остался. Стал прикован к месту.
Стояли стражи у дорог — то лето, то зима.
И сватали холмы ему невесту.
И блеск светила вел — не проблески ума.

Он с братьями не ладил, ибо в вере
Они нестойки были, идолам кадя.
И, если гость стучался ночью в двери,
Могли и оседлать, как бедуин коня.

И начал понемногу изменяться он.
Все ближе к почве, цвет лица землистый,
Да и смердел уже, как жертвенный баран.

"Эй, он — простак!" — неслось со всех сторон,
Поэт в нем видел свод сермяжных истин,
И ставил гражданам его в пример тиран.

Он одарил их истиной крылатой:
Земле беспечной быть, коли конец один!
Он соблазнял девиц, представ пред ними в латах,
Без Страха Рыцарь, Щедрый Властелин,

От гнета матерей Спаситель и Исхода
Пропагандист, за ним пошли сыны,
Заматерев в скитаньях — год за годом —
И познавая у костров, что люди все равны.
Но вдруг ненужен стал — насытилась земля.
Он опустился и сходил с ума,
И пил по черной без оглядки.

Или сидел в конторе городской
И одобрял Законы и Порядки.
И ненавидел жизнь всей душой.

Он звезды наблюдал и птиц свободный нрав,
Разливы рек и взлет Империй краткий,
Гадал на требухе и иногда был прав,
Платили хорошо за верные догадки.

Он в Истину влюбился даже прежде,
Чем он ее познал, и в скит свершил побег,
Где и постился в одиночестве, в надежде
Ее уговорить, и презирал всех тех,

Кто ублажал ее руками, всех тех, прочих,
Кто глух был к голосу ее. Один, он, без борьбы
Ей следовал, хоть подгибались ноги.

Он шел за ней, чтоб посмотреть ей в очи
Догнал, взглянул, увидел — все слабы,
И самого себя, как одного из многих.

Он слепо им служил — и, говорят, был слеп.
Меж ними он ходил, ощупывая вещи,
Их ощущенья пели в нем, но, вслед,
Они кричали — "Бога голос вещий!"

Он стал ненужен, ибо был столь чтим,
Что зря огонь он посылал на кущи.
И трепет сердца им в ответ, он принимал за гимн,
А то был голос Зла, отныне им присущий.

Не пелись песни, он их сочинял,
В размер старательно вгоняя сонм видений,
Печаль лелея, словно план владений.

И, как убийца, шел в свой вертоград,
Чтобы на них взглянуть, и головой качал,
И трепетал, встречая хмурый взгляд.

Оратай справный, он — оратором вдруг стал
С терпимым к злу и ироничным взглядом,
С лицом живым, что у твоих менял,
Идея равенства овладевала стадом.

И братом стал ему последний человек,
И небо он воздвиг, вздымая всюду шпили,
Музей хранил его Ученье, как ковчег,
И за доходами папирусы следили.

И все произошло в такой короткий срок,
Что он забыл, зачем был миру явлен,
Он к людям шел, но оставался одинок.

То денег не считал, то, вдруг, смиряя пыл,
Клочок земли не мог сыскать, где тень от яблонь,
Ни обрести любовь, в которой дока был.

И в смерть они входили словно в скит,
И даже нищий, оставляя что-то, ибо присно
Не ведать гнета, им казалось, предстоит,
И в экстремисты подавались эгоисты.

Над океаном праведников прах
Касался, как рукой, печали, боли, судорг,
Воды и воздуха и мест во всех местах,
Где угнездились вожделенье и рассудок.

Когда нам выбор предстоит, они питают нас,
И нам их воскресить, ну, хоть бы обещаньем,
А мы их предаем всем нашим вздорным знаньем.

И в нашем голосе — их стоны в смертный час;
Но только нам дано их возродить к свободе, зане
Еще возможно услыхать их ликованья глас.

Он был дитя еще и — до чего ж хорош!
Волхв нес ему дары и бил поклоны оземь,
И нищий был готов отдать последний грош,
И мученик шел радостно на казнь.

Но кто же мог сидеть с ним целый день?
Вот, на носу страда, протерлaсь власяница…
Они палаты камены ему воздвигли, где
Могли ему внимать, а он с того кормиться.