Каким веселием отсрочить покаянье,
Хотя, что проку в дне еще одном
Для путешествия длиною во мгновенье?
В предместьи нет окна, чтоб осветить ту спальню,
Где в маленьком жару огромный день играл;
Где множились луга, где мельницы нет дальней,
Любви изнанку мелющей с утра.
Ни плачущих путей, сквозь пустоши ведущих
К ступеням замка, где Мощей Великих склеп;
Мосты кричали: "Стой!", за плащ цеплялись кущи
Вокруг руин, где дьявол шел след в след.
Он повзрослеть мечтал, забыть, как этот сон,
Все заведения, где их учили руки мыть и лгать,
И истину скорей взвалить себе на плечи,
Ту, что венчает вздоха горизонт,
Желая быть услышанной и стать
Отцовским домом, материнской речью.
В провинции, там, где прошло их детство
В познаньи Неизбежности, в пути
Они учили, что им никуда не деться
От Неизбежности, одной на всех, как ни крути.
Но в городе уже их различали,
На веру деревенскую плюя,
Суть Неизбежности подобна там печали —
У каждого, как ни крути, своя.
Он, как и все они, прижился без проблем,
Среди соблазнов многих выбирая
Один, чтоб завладел им и повел,
Чтоб, совершенствуясь в искусстве быть никем,
Сидеть на площади, со смехом наблюдая,
Как входят в город юноши из сел.
Стыдясь стать баловнем своей печали,
Он в банду россказней беспутнейших вступил,
Где дар его чудесный все признали,
Избрав главой юно-воздушных сил,
Кто голод превращал в латинскую похлебку,
И хаос города — по мановенью — в парк,
И одиночество любое — девой робкой —
Заставить мог сойти к нему во мрак.
Но если в помыслах своих он был предельно прост,
Ночь шла за ним, как с топором подонок.
Дома кричали: "Вор!", захлопывая двери.
Когда же Истина пред ним предстала во весь рост,
Он в панике приник к твердыне этой — вере
И сжался, как от окрика, ребенок.
Книг этих безмятежные ряды
Как будто бы и впрямь существовали —
Он отшвырнул соперникa труды
И застучал наверх по лестничной спирали.
И он вскричал, склонясь на парапет:
"Извечное Ничто, страсть без конца и края,
О, отпусти того, кто совершенства свет
Познал сейчас, с Тобой отождествляя."
И камня немудреное томленье
Он ощущал дрожащею рукой,
Как приз ему за подвиг восхожденья,
Как обещание, что плоть угомонится
И обретет, страдалица, покой.
И в лестничный проем нырнул — чтобы разбиться.
Он принцев изучал, походку их и стать,
Что дети говорят, о чем судачат жены,
Он в сердце старые могилы вскрыл познать,
Какие мертвецам не писаны законы.
И неохотно заключил: "Все врут
Любители помудрствовать лукаво
И к ближнему любовь — причина ссор и смут,
И песня жалости — бесовская забава."
И пред судьбой склонился так, что вскоре,
Над всякой тварью стал судьею и отцом,
Пока не встретил он в разрушенном соборе
В ночном кошмаре, в темном коридоре
Фигуру с перекошенным лицом,
Его лицом, вопящую: "О, горе!.."
Архитектура эта для благих;
Вот так и гнал их страх на штурм небес,
Пока Господь не проявил к ним интерес,
Отметив девы непорочный лик.
Почиют здесь миры триумфов, и в ночи
В абстрактных домыслах Любовь дотла горит.
И Воля ссыльная, вернувшись, говорит
Таким возвышенным стихом, что плачут палачи.
Колодец бы взамен уж лучше б сладить им,
Но их преследует водобоязнь. Сейчас
Кто видит все, становится незрим.
Но и волшебникам здесь нелегко самим —
Они, по климату нормальному томясь,
Прохожему вздохнут: "Остерегайся нас!"
Чтоб зверя ублажить, народ единорогу,
Дев непорочных, по обычью, поставлял.
Средь девственниц, однако, слава богу,
Процент красавиц был ничтожно мал.
Герой отважен был; не врали, знать, знаменья,
Но странный опыт свой он от народа скрыл.
И ангел сломанной ноги, как избежать паденья,
К нему сойдя, в холмах его учил.
Читать дальше