Алла Головина - «На этой страшной высоте...». Собрание стихотворений

Душа моя — моя кариатида,
Поддерживай последние года
Земных страстей. Последняя обида
О грудь твою разбита, как всегда.

Вот так и в европейском захолустьи,
В каком-то переулке, в уголке,
Стоит фасад необветшалой грусти
И дверь крепка, и статуя — в венке.

И каменные голубые руки,
Что, как кораблик, подняли балкон,
Хранят навеки тишину и муки
И двадцать чисто вымытых окон.

Еще какое-то тепло укрыла
Она и здесь, за каменным плечом.
Она глаза свои полузакрыла
И тщетно ждет хозяина с ключом.

Душа моя, в моем уединеньи,
Случайной тени этого жилья,
Я не гляжу на мокрые ступени,
Не жду гостей и не скучаю я.

Ты примешь за меня освобожденье,
Судьбу и смерть, когда они придут.
И листьев небывалое круженье.
И блеск в дверях на несколько минут.

В столице Москве, впервые
Крещу эмигрантский лоб.
Палач не успел по вые
Ударить и бросить в озноб.
Впрочем, лубянки и эти бутырки —
Не недорезана жизнь монастырки.
Прекрасной, фильтрованной, синей
Кажется эта река.
Туристы…………………линий
…………………………свысока.
Ну, здравствуй, ну, здравствуй…
На улице русская речь,
Что от какой-то латыни
Мы сумели сберечь.
Авиафлот и паспорт…
Таможня. Авиафлот…
И пограничная стража,
Самая страшная кража,
Бывший земной оплот…

Не проклинают нелюбимых,
И я тебя не прокляну.
Летят по стенам херувимы
К неосвященному окну.

Ни объятьем, ни взглядом, ни словом
Не сказать, что приходит тоска.
В этом мире, чужом и неновом,
Я с тобою не буду близка.

Пылало сердце, платье прожигая.
И вот на ткани — темное пятно.
Душа летит и падает нагая,
От сна восстав, в разбитое окно.
Она разбужена, когда крыло истлело, —
Весь мир в дыму задохся и завял.
Она с балкона в облака слетела
Растянутых толпою одеял.
Она встает, не чувствуя бессилья,
Она вдыхает городскую пыль.
Уже стихов серебряный костыль
Ей режет опадающие крылья,
Прикрыв рукой ослепшие глаза,
Она кричит, вещая о пожаре,
Она спешит о смерти рассказать
И птицам перья стынущие, дарит.
Но шло землей мирительное лето,
И сквозь земной невыносимый зной
Вставало сердце солнцем сквозь запреты
Гореть и звать библейской купиной.

Если левая ручка — добро
И белее, чем серебро;
Холодна и нежней пера
И готова — подать с утра;
Если левая да ладонь
Говорит: не ласкай, не тронь.
Я — суженая, я — судьба.
Я перстами касаюсь лба, —
И прозрачнейший перстенек,
Как болотный, горит огонек —
Не согреет и так далек, —
Подойдешь, а он — наутек…

То на правой моей руке,
Как на классной да на доске,
Нарисованный символ зла
Подымает конец крыла;
Правой ручкой бы только бить,
Подзывать, получать, теребить;
Сверху ручка моя — смугла,
Горяча и кольцо сняла.
Но пожатье таких десниц!
Но объятье бескрылых птиц!
Но присяга таких перстов!
И у флага: а ты готов?
И когда им сойтись, Адам?
Ты познаешь, а я отдам.
И, как боги, Авель и Каин —
Семя наших извечных таин.

Платить по счетам! Два года ни строчки
Новых стихов. Стыдись же, пиши!
Что делала ты? Я вязала носочки,
Пеклась о сыночке, мечтала в тиши.
Ты лжешь, ты спускала петли со спицы
Ты хмурилась сыну, мечтала черно,
Ты стала беспомощней запертой птицы,
Что смотрит задернутым глазом в окно!
Что делала ты? Я письма писала,
Немножко гуляла, хотела любить,
Я вспоминала, я рисовала,
Хотела смириться, хотела забыть.
Что делала я? О, порою, случайно,
Встречала судьбу, под аркой, тайком.
Судьба проходила, как чуждая тайна,
Косилась ресницами, узким зрачком.
Порою, не чаще, чем раза четыре,
За целый за год заходила к нам.
Мы говорили о войнах, о мире
И чокались рюмками по краям.
Судьба анекдоты плела мне вяло,
Я хмуро рассматривала судьбу.
Такой бы ее я навек изваяла,
Такою ее я увижу в гробу.
Высокая. Холод, покой и скука
В тяжелых глазах. Длиннопалой рукой
Она в мою душу стучалась без стука
И мне обещала любовь и покой.
Любовь ли? Не знаю. Только объятье,
Вернее, она захотела мне дать.
И так порешила она, и заклятье
Я скромно несу, как несут благодать.
Два года прошло, я ее искушаю,
Но, впрочем, в душе я, без боя, сдалась.
Что делаю я? Я покой не вкушаю,
Я только платить по счетам принялась.