Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

Мой друг, и ты, Сестра! [153] Мой друг и ты, Сестра! — Вильям и Дороти Вордсворт. Открыта нам
Другая мудрость: в голосах Природы
Для нас всегда звучит одна любовь
И радость! Вот веселый соловей
Стремит, торопит сладостный поток
Своих густых, живых и частых трелей,
Как бы боясь, что тьмы апрельской ночи
Ему не хватит, чтобы песнь любви
Спеть до конца и с сердца сбросить груз
Всей этой музыки!
Я знаю рощу
Дремучую у стен высоких замка,
Где не живут уже давно. Она
Вся заросла густым хворостником,
Запущены широкие аллеи,
По ним трава и лютики растут.
Но я нигде на свете не встречал
Так много соловьев; вдали, вблизи,
В деревьях и кустах обширной рощи
Они друг друга окликают пеньем, —
Где и задор, и прихотливость лада,
Напевный рокот, и проворный свист,
И низкий звук, что всех других отрадней, —
Такой гармонией волнуя воздух,
Что вы, закрыв глаза, забыть готовы,
Что это ночь! Меж лунными кустами
С полураскрытой влажною листвой
Вы по ветвям увидите сверканье
Их ярких, ярких глаз, больших и ярких,
Когда лампаду страстную затеплит
Светляк во мраке.
Молодая дева,
Живущая в своем радушном доме
Поблизости от замка, в поздний час,
(Как бы служа чему-то в этой роще,
Что величавей, чем сама Природа)
Скользит по тропам; ей давно знакомы
Все звуки их и тот летучий миг,
Когда луна за облака зайдет
И смолкнет все кругом; пока луна,
Вновь выплывая, не пробудит властно
И дол, и твердь, и бдительные птицы
Не грянут разом в дружном песнопенье,
Как если бы нежданный ветер тронул
Сто небывалых арф! Она видала
Порой, как соловей сидит, вертясь,
На ветке, раскачавшейся от ветра,
И в лад движенью свищет, ошалев,
Шатаемый, как пьяное Веселье.

С тобой, певец, до завтра я прощаюсь,
И вы, друзья, прощайте, не надолго!
Нам было хорошо помедлить тут.
Пора и по домам. — Вновь эта песнь!
Я был бы рад остаться! Мой малютка, [154] Мой малютка — Хартли, сын Кольриджа.
Который слов не знает, но всему
Забавным подражает лепетаньем,
Как бы сейчас он к уху приложил
Свою ручонку, оттопырив палец,
Веля нам слушать! Пусть Природа будет
Ему подругой юности. Он знает
Вечернюю звезду; раз он проснулся
В большой тревоге (как ни странно это,
Ему, наверно, что-нибудь, приснилось);
Я взял его и вышел с ним в наш сад;
Он увидал луну и вдруг умолк,
Забыв про плач, и тихо засмеялся,
А глазки, где еще дрожали слезы,
Блестели в желтом лунном свете! Полно!
Отцам дай говорить! Но если Небо
Продлит мне жизнь, он будет с детских лет
Свыкаться с этой песнью, чтобы ночь
Воспринимать, как радость, — Соловей,
Прощай, и вы, мои друзья, прощайте!

Дорогая, внемли милетской сказке [156] Милетская сказка — жанр древнегреческой литературы; небольшой рассказ, чаще всего эротического содержания. !
Обдуваем ветрами, в кущах лавра,
Храм, мерцая, над мысом возвышался;
И вставал в тонкой дымке над волнами,
Богом стад сотворен, прекрасный остров.
И с его берегов, суровых, дальних,
Часто челн доплывал при лунном свете
До пещеры, в подножье мыса скрытой,
Где средь миртов тропинка извивалась
И вела к рощам лавра возле храма.
Там, средь роз, Киферее [157] Киферея — одно из имен Афродиты. посвященных,
Часто жрица, прелестна, как виденье,
Душу сыну богини изливала,
Утлый челн умоляла не оставить
И незримо по сумеречным волнам
Направлять, чтобы вновь пловец отважный,
Трепеща, мог поникнуть ей на лоно.

Ветвистый, среброкорый ствол
Березы над ручьем поник,
Где, со скалы сбегая вниз,
Во мхах журчит родник;

Там Леди Черная сидит
В безмолвной муке рядом с ним,
И слезы тяжкие из глаз
Журчат ручьем двойным;

Пажа три раза в замок шлет,
Воздвигнутый на высоте,
Дабы к ней рыцаря призвал
С грифоном на щите.

Все ниже солнце; смеркся день,
А Леди, ужасаясь, ждет,
Мгновенья числит, замерев:
Что ж рыцарь не идет!