Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

К незвучным этим низойдя стихам,
Прости, богиня, коль почтешь секретным
То, что молве невольно я предам,
Воспоминаньем увлечен заветным.
Ужель я грезил? Или наяву [529]
Я подсмотрел Психеи взор скользящий?
Без цели я блуждал весенней чащей,
Как вдруг, застыв, увидел сквозь листву
Два существа прекрасных [530]; за дрожащей
Завесой рослых трав и лепестков
Они лежали вместе, и звенящий
Родник на сто ладов
Баюкал их певучими струями.

Душистыми, притихшими глазами
Цветы глядели, нежно их обняв;
Они покоились в объятьях трав,
Переплетясь руками и крылами.
Спокойное дыханье губ одних
Касалось губ соседних, словно их
Рукою мягкой развела дремота,
И снова поцелуями без счета
Они, с румяным расставаясь сном,
Готовы будут одарять друг друга.
Крылатый этот мальчик мне знаком.
Но кто его счастливая подруга?

В семье бессмертных младшая она, —
Но чудотворней, чем сама Природа;
Прекраснее, чем Солнце и Луна,
И Веспер, червь блестящий небосвода. [531]
Прекрасней всех! — хоть храма нет у ней,
Ни алтаря с цветами;
Ни хора дев, под кронами аллей
Поющих вечерами;
Ни флейты, ни кифары, ни дымков
От смол благоуханных;
Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,
От заклинаний пьяных.

О Светлая! Давно умчались годы
Античных клятв и богомольных лир,
Когда святым казался целый мир:
И воздух, и огонь его, и воды.
Но и теперь, хоть это все ушло,
Вдали восторгов, ныне заповедных,
Я вижу, как меж олимпийцев бледных
Искрится это легкое крыло.
Так разреши мне быть твоим жрецом,
От заклинаний пьяным;
Кифарой, флейтой, вьющимся дымком,
Дымком благоуханным;
Святилищем, и рощей, и певцом —
И вещим истуканом!

Да, я пророком сделаюсь твоим —
И возведу уединенный храм
В лесу своей души, [532]чтоб мысли сосны,
Со сладкой болью прорастая там,
Тянулись ввысь, густы и мироносны.
С уступа на уступ, за стволом ствол,
Скалистые они покроют гряды;
И там под говор птиц, ручьев и пчел
Уснут в траве пугливые дриады [533].
И в этом средоточье, в тишине,
Невиданными, дивными цветами,
Гирляндами и светлыми звездами —
Всем, что едва ли виделось во сне
Фантазии, шальному садоводу,
Я храм украшу, — и тебе в угоду
Всех радостей оставлю там ключи,
Чтоб никогда ты не глядела хмуро, —
И яркий факел, и окно в ночи,
Раскрытое для мальчика Амура!

Трех человек увидел я однажды
В рассветной грезе, — все они прошли
Передо мной, и облачен был каждый
В сандальи и хитоны до земли, —
Фигуры, что на мраморную вазу
Нанесены, — они прошли кругом
И вновь пришли в порядке регулярном,
Дотоле мной не виданы ни разу
И странны мне, — так часто незнаком
Бывает скульптор с ремеслом гончарным.

Но отчего, таинственные тени,
Не опознала вас моя душа?
Затем ли, чтоб чредою наваждений
Скользили мимо вы, не разреша
Меня от сна? — Стоял дремотный час,
И Праздность без услады и без боли
Вливалась в ощущения мои;
Я цепенел, и пульс мой тихо гас, —
Зачем пришли вы и не дали воли
Остаться мне в моем небытии?

Да, в третий раз приблизились они —
О, для чего? Мне виделось в дурмане
Сонливом, что душа моя сродни
Цветами изукрашенной поляне,
Висел туман, по сладостным слезам
Упасть на землю не было дано;
Сминало рамой листья винограда
Открытое в весенний сад окно, —
О тени! Слез моих не видеть вам!
Ступайте прочь, свиданья длить не надо!

На миг оборотясь, опять ушла
Фигур неторопливых вереница, —
И мне хотелось обрести крыла,
Лететь за ними — я узнал их лица:
Любовь ступала первою из них,
Затем Тщеславье мерной шло походкой,
Отмеченное бледностью чела, —
И третья шла, чей шаг был мягок, тих —
Я знался с нею, с девою некроткой —
И то сама Поэзия была.

Они ушли — мне крыльев не хватало…
Ушла Любовь, — на что тебе она?
Тщеславие? — Оно берет начало
В безумии, и суть его бедна.
Поэзия? — Отрады нет в тебе,
Какую в полднях склонен усмотреть я
И в вечерах, в которых брезжит сон, —
Я покорился бы такой судьбе,
Но как суметь вернуться в те столетья,
Когда Мамоной не был мир пленен?