Сентябрь 1933
Ни поесть,
Ни напиться.
От метелей
и вьюг
Эмигрируют
птицы,
Направляясь
на юг.
И товарищ
достойный
У советских границ
Наблюдает спокойно
Отправление
птиц.
Он спокоен,
Он знает:
Мы поем
не одни, —
Эта тема сквозная
И пернатым
сродни.
Эта песня
И в криках
Отлетающих
птиц,
И на всех
На яз ы ках
Деревень
и столиц.
И на рисовом поле,
Утонувшем
в поту,
И в глубоком подполье
В иностранном
порту.
…У меня
есть приятель,
Иностранный весьма,
Он мне
в трюме припрятал
Два испанских письма.
Интересное дело,
Как, врываясь в слова,
По-испански запела,
Без акцента,
Москва!..
Я с испанским —
заметим —
Очень мало знаком,
Но мы именно
этим
Говорим
языком,
Тем, который
и в криках
Отлетающих
птиц,
И на всех
на яз ы ках
Деревень
и столиц.
И на рисовом
поле,
Утонувшем
в поту,
И в глубоком подполье
В иностранном порту.
Мы горим
Для идеи
И услышим
хотя б,
Как испанским владеет
Взявший слово
Октябрь.
Октябрь 1933
По отряду ходит бой
В докторском халате.
«Ваня, милый, что с тобой?!» —
«И меня… ребята!»
И военный с бородой
Парню руку гладит:
«Это самый молодой
Был в моем отряде…»
Но отряд на слово — скуп.
Слева наступают.
Пулемету зуб на зуб
Аж не попадает!
Слева —
Бешеный огонь.
Справа,
Грохнув оземь,—
Падает убитый конь
В полковом обозе.
Бой идет —
Земля дрожит!
Пулеметы строчат…
На снегу один лежит
Мертвый пулеметчик.
Посмотрю…
И спасу нет —
До чего же молод!..
И над ним пятнадцать лет
Отливает красный цвет —
Знамя: серп да молот.
Ноябрь 1933
Подари мне на прощанье
Пару милых пустяков:
Папирос хороших, чайник,
Томик пушкинских стихов…
Жизнь армейца не балует,
Что ты там ни говори!..
Я б хотел и поцелуи
Захватить, как сухари.
Может, очень заскучаю,
Так вот было бы в пути
И приятно вместо чаю
Губы теплые найти.
Или свалит смерть под дубом.
Всё равно приятно, чтоб
Отогрели твои губы
Холодеющий мой лоб.
Подари… авось случайно
Пощадят еще в бою,
Я тогда тебе и чайник,
И любовь верну свою!
1933
Ветер с дымом вперемешку…
И мелькает целый день,
Как военный в перебежке,
Россыпь русских деревень.
Знаменитая Россия! —
Топоры да темный сруб…
Но стоят, как часовые,
Городские меты труб.
…По старинке, скверно сшитый,
Я бы сам от мук своих
Встал под верную защиту
Этих рослых часовых.
Я не раз терял равненье,
Умирал не раз в тиши
От смертельного раненья
В область сердца и души!
Но пройдет… Я успокоюсь…
Так последний раз меня
Выноси, курьерский поезд,
Из-под этого огня!
1933
Далеко мы с тобою
И близко,
И не ближе семейных границ.
Потому так растет переписка
Долгих взглядов
И длинных ресниц.
Но работает
Очень не точно
И трагически для двоих
Эта
Слишком воздушная
почта
Поцелуев и вздохов твоих.
Мне неясен
Начальник усатый…
Как ты
Глаз от меня
Ни таи,
Я боюсь,
Не найдут адресата
Эти милые письма мои…
Слишком дорого стоит общенье
И невыгодно, наконец,
Неналаженное сообщенье
Двух
По сути обычных
Сердец!
Я уверен,
Когда мы покроем
Всю страну
Распорядком торца,—
Вдвое,
Может быть, даже и втрое
Будут ближе друг к другу
Сердца.
Но пока…
Отвечайте скорее!
Я с депешей
К наркому стучусь:
«Что мне делать,
Товарищ Андреев,
С этим транспортом
Экстренных чувств?..
Я готов
Хоть на пушкинских дрогах!..
Но, бровей ее темных темней,
Далека,
Бесконечна дорога
Занесенных разлукой путей».
1933
Мы с тобой
На открытой платформе
Под убийственным встали огнем.
Так давай, современник,
По форме
И по совести
Грудь застегнем.
Так давай, сотоварищ,
В обтяжку
Подтяни гимнастерку свою,
Не годится —
Душа нараспашку —
Рядовому болтаться в строю!
Читать дальше