Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

Повсюду в зеркалах красивое лицо
И стан величественно стройный.
Упругой воли узкое кольцо
Смиряет нервов трепет беспокойный.

Но всё ж порою сон медлительной души
Прорежет их внезапный скрежет,
Как будто мышь грызет, скребет в ночной тиши
Иль кто-то по стеклу визгливо режет.

Помнит он те недели,
Когда они вместе сидели,
Невеста с женихом.
Помнит он те недели,
Когда Малек Аделя
Они читали вдвоем.
Читать ему было скучно,
Вздыхать ему было скучно,
Какой забавой докучной
Казалась любовь ему!
Но он знал, что это надо:
Поцелуи и нежные взгляды,
Воздыхания и наряды, —
Он не знает сам почему,
Но он твердо знает, что надо.
Есть ученья и есть парады,
Представленья и маскарады,
Панихиды, разводы, награды,
И любви есть также обряды,
Нужно знать добросовестно их.
Вот назначен он батальонным,
Будет после и дивизионным,
А теперь быть должен влюбленным,
Как прилежный и нежный жених.

На кафедре высокий молодой человек
Громко, не подымая тяжелых век,
Читает.
На бумагу падает бледный свет,
И вокруг Государственный Совет
Благоговейно внимает
Всей своей верной лягавой душой,
Как хозяину преданный пес большой,
В слуховые трубки
И в трубочки рук
Впитывая, как губки,
Каждый звук.

Устами, глазами
Пьют слова.
Лысыми и блестящими лбами,
От краски зелеными волосами,
Порами явных и тайных морщин
Внемлют, слышат,
Дышат едва,
И громкий голос,
Благодатный ветр высочайших слов,
Еле колышет
Перезрелый колос
Старческих отяжелевших голов.

Слились все:
Лопухин, в своей пышной красе,
Великолепный вельможа,
И мумия юноши, вставшая с ложа, —
Оленин с мальчишеским древним лицом,
Граф Литта с мальтийским крестом,
Наивный и седокудрый
Карамзин, и Сперанский мудрый,
Князь Куракин и Кочубей,
И маленький буффа — Голицын.
Не разберешь, хоть убей,
Где виги, где тори —
Все лица
Слились в одно.
И оно
С блаженством во взоре
В некое светоносное море
Погружено.

«Ангелом я покойным дышу,
Пусть он мне предводительствует,
Но можем ли мы рисковать
Положением государства,
Этого обожаемого отечества?
Я исполняю свой долг.
Присягну как первый верноподданный
Брату и моему Государю».

И вот
Старцы его обступили в волненьи.
«О, самоотверженье!..
Подвиг!.. Царственный род!..»
И мокрыми поцелуями
Целуя его в рот,
В грудь, в плечи, в живот,
Протестуя всеми подаграми, ревматизмами, почечуями,
В ответ
На слов превыспренних ворох
С блаженной тоскою во взорах
Шептали ему верноподданно-слабое «нет!».

Буйность воскликновений,
Звоны копыт о лед;
Гуды и гул борений,
Камней разгульный лёт.
Это свободы Гений
Толпы мутит, мятет.

Всюду водовороты,
Лопнул упругий кран.
В весе полен — полеты,
В грузе бревна — таран.
Богом был царь. Но что-то
Сдвинулось. Он — тиран!

Зверь, отхлебнувший крови,
И захлебнется в ней.
Гончую ль остановишь
Свору ночных страстей?
Вихорь безумья, внове
Веяньем вольным вей!

Миг — и в щепах плотина,
Вал все препоны снес.
Вот ниспадет лавина,
Вот запоет хаос.
Миг… Вдруг хлыст господина!
Зверь заскулил, как пес.

Тщетно борись с волнами,
Дно нащупывай, шарь…
Ничего под ногами, —
Тонешь ты, русский царь!
Вдруг барабан и знамя,
Твердо идут, как встарь.

Преображенский, первый
Близится батальон.
Царские крепнут нервы,
Выпрямляется трон.
О, воистину первый
В мире всем батальон!

Словно Урала скалы
Или Невы гранит,
Синяя сталь сверкала.
Что за волшебный вид!
Щерится зверь; оскалы
Морды; визжит; бежит.

Громче «ура», солдаты,
Слуги, друзья, рабы!
Самодержавье свято
И тяжелей судьбы.
Дружно «ура», ребята.
Шире крестите лбы.

Вам же года неволи
Ваши несут штыки.
Бунту безумной голи
Окрик, прицел, клыки!
В буйном ты, Русь, камзоле
Цепи тоски влеки.

Вашим же детям цепи
И подневольный труд.
Эх, широки вы, степи,
Буйных разгулов гуд!
Против себя же крепи
Выстрой, о, русский люд!