Николай Алл - Русская поэзия Китая - Антология

Мы оба блуждали без смысла
по горным изгибам дорог;
я первый у горного мыса
построил высокий порог.

И жил за затворенной дверью,
и мир был со мною вдвоем.
Вокруг прирученные звери
бродили и ночью, как днем.

А где-то, где ясно и вольно
горят снеговые хребты,
ушедшая вдаль добровольно,
была одинокою ты…

Но думать о прошлом не стоит.
Свеча догорела… Темно…
Все самое в жизни простое —
не каждому в мире дано.

Вот вижу я — облако ночи
закрыло в окошке звезду…
Иди же ко мне, если хочешь!
И слышу я близко: «Иду».

Снова в путь! Починил торбаса —
и ступаю легко и сторожко.
Вдоль тропы пробегают глаза.
Вглубь тайги убегает дорожка…

Озираются черные пни
бесконечных обугленных гарей.
Воздух синий поет и звенит
о промчавшемся страшном пожаре…

Здесь — охота мое ремесло.
Я слежу за косматым гураном
и шепчу суеверно число,
что дано мне тунгусским шаманом…

От винтовки сжимаю ремень —
вдруг: рукам ее отдали плечи.
Предо мной белогрудый олень,
удивленный диковинной встречей.

Нет, тебя я убить не могу,
вдохновителя горных стремлений:
знаю я — кто приходит в тайгу,
тот в гостях у прекрасных оленей…

Вновь иду вдоль шумящей реки.
На песке отдыхаю ползучем.
Белым мхам посвящаю стихи
и читаю их — небу да кручам.

День вчерашний гас под ветром; ветер с вечером в родстве.
На колодезь пухом бледным падал персиковый цвет.
Круг луны качался в небе в чарах грез и небылиц,
и роса слетала в блеске на изгибы черепиц.

А из залы — звуки лютни, льстивый шепот тихих флейт,
заглушенный, юный, юный, — в полу мрак густых аллей…
Двери настежь — слышен топот, барабан и шорох ног,
слышен трепет, шелест шелка, пряность пахнущих цветов…

Сквозь бамбуковые ставни сад пустынней и темней.
На задумчивой поляне — блики света и теней.
В этих тенях, тканях словно, в чуткой призрачности сна
спит застенчивой и томной гибкой девушкой — весна.

Над молочной рекою — шафранный закат,
Лижут воду огней языки,
У камней берегов, беспокоясь, лежат
Огневые на поле крути…
Раскатай, раскатай голубую лазурь,
Как лепешку в маньчжурской муке!
Загруженные стаи лениво ползут
По молочной и жирной реке…
Паруса — одеяла; бобы и мешки…
Запотелая голая грудь…
Ночью месяц-меняла на бликах реки
Золотую затеял игру…
А в молочной воде утонувший шафран
Начал рыхлые щупать тела.
И, сорвавшись с цепей, завизжал ураган,
Стала ночь над рекою бела.
И от тихих легенд, от мечтательных будд —
Явь забилась в слезах и песке…
Только серые ленты кругами ползут
По молочной и хищной реке.

Кружится птица над Вампу,
Бледнеет черствый Банд.
По стеклам ветер — градом пуль,
Как дробь о барабан.
И солнце видит кожу спин
Людей, упавших ниц.
На севере горит Харбин,
Блестя в огне зарниц…
По волнам сказочных морей,
Спеша, плывут суда;
Их волей властных королей
Направили сюда.
И от республиканских стран
Идут ряды солдат.
А ветер — дробно в барабан:
— Тра-та, тра-та, я — рад!
На белокрылом полотне
Алеет кровь и круг.
О Азия, горишь в огне,
Мой желтый бедный друг!
За что ты борешься, за что?
И градом пуль — в ответ,
И обращаешься в ничто,
И меркнет белый свет.
Лишь кто-то мудрый начеку,
Как будда, нем и тих.
К нему: «За что ты мстишь врагу?»
А он в ответ: «Привет!»
О, синих губ улыбка, и…
И стон, и боль, и грусть.
Не сердце ли его таит
Агоневую Русь,
Страну мою? Бурлит Вампу.
Стекает кровь из ран.
И хлещет ветер градом пуль —
Как дробь, как барабан.

О, мысли, куда занеслись вы
в скитаньях судьбы вихревой!
К обрывистым подступам Лысьвы,
на берег реки Чусовой…

Ты маленькой девочкой учишь
про Анды, про Альпы… Вокруг
стоят живописные кручи,
родные, как лица подруг.

А там на востоке — Березов
лежит на сибирской земле.
Там снег аметистово-розов,
а зори рубинов алей.

И ты, восхищенная, встала,
к лучам повернувшись лицом.
Вот Меншиков сносит опалу,
и девочки рядом с отцом.