Владимир Корнилов: Стихи (сборник)

Не насытится угрызеньем

Память сердца, а дело — духом.

1988

ПРОРОК

Степи Киргиз-Кайсацкие,

Бунтов седых подруги,

Удаль и плеть казацкие

И крепостные муки

Вновь, через два столетия

Отражены убого

В жалких, как междометия,

Проповедях пророка...

Без языка не выразить

Душу — с того горазда

Всех языкатых вырезать,

Словно они — дворянство.

Смотрят опять из Азии

Горько и обреченно

Желтые очи Разина,

Черные — Пугачева.

1987

ЗАБОЙ

Стих — не особняк и не яхта,

Не “опель” и не “мерседес”,

А постриг — убогая шахта,

Куда опускаешься весь.

И в собственном этом забое,

На самой его глубине,

Он может остаться с собою

И с вечностью наедине.

Но даже на миг не помысли

Какую-то пользу извлечь:

Ведет не о качестве жизни

Он полубезумную речь.

И, чтобы дышалось и пелось

Ему — и отныне, и впредь

Нужны не богатство и бедность,

А снова бессмертье и смерть.

2001

ОДИССЕЙ

Странствие — как свобода,

Апофеоз движенья,

Но и притом работа

Силы воображенья.

Ежели государство

Душу твою не сжало,

Значит, душа гораздо

Шире земного шара.

Края ей нет и меры,

И потому не бойся

Двигаться вслед Гомеру

Или фантому Джойса —

Скорбному Одиссею,

Мистеру Лео Блуму,

Дублинскому еврею,

Нищему многодуму...

Будущность безутешна,

Скрыта везде угроза.

Но по волнам надежды

И по камням склероза,

Чуждый покою, странствуй.

Выдохся? Зубы стисни.

Странствуй — звучит как здравствуй!

Странствие — признак жизни.

СЛОВО

Памяти Велимира Хлебникова

Сущего первооснова,

Хоть не кислород-азот,

И при том уйти готово

Далеко за горизонт.

Бездорожье и дорога,

Ты, в чреде любых эпох,

У убогого — убого,

А у щедрого — как Бог.

И, достойное упреков

За бесплодность мятежей,

За пророчества пророков

И ничтожество вождей,

Ты столетия в ответе

За свершенья и за бред:

Ведь на целом белом свете

Ничего сильнее нет.

И от края и до края

Отданы тебе не зря

Твердь небесная, земная,

Океаны и моря.

Не под силу отморозкам

Затереть тебя до дыр…

Слово управляет мозгом —

Завещал нам Велимир.

1997

ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ

Счастлив ли Иннокентий Анненский,

Непризнания чашу испивший,

Средь поэтов добывший равенство,

Но читателя не добывший?

Пастернак, Маяковский, Ахматова

От стиха его шли (и шалели

От стиха его скрытно богатого),

Как прозаики — от «Шинели»...

Зарывалась его интонация

В скуку жизни, ждала горделиво

И, сработавши, как детонация,

Их стихи доводила до взрыва.

...Может, был он почти что единственным,

Самобытным по самой природе,

Но расхищен и перезаимствован,

Слышен словно бы в их переводе.

Вот какие случаются странности,

И хоть минуло меньше столетья,

Счастлив ли Иннокентий Анненский,

Никому не ответить.

1987

ПОГОДА

То колкий дождь,

То мокрый снег —

Весь день, всю ночь,

Весь год, весь век —

Ни мрак, ни свет,

А полумрак

С тьмой разных бед

И передряг.

А все равно,

Откинув спесь, —

Все, что дано,

Приму, как есть —

Весь год, весь век,

Весь день, всю ночь,

Весь мокрый снег,

Весь колкий дождь.

НИЩИЙ

Тому, кто счастия не ищет,

Обиды легче снесть.

Но даже у завзятых нищих

Есть гордость, даже честь.

Грозит, униженный, в подвале

Он городу всему:

"На молодость не подавали.

На старость не возьму".

2001

ДЕВОЧКИ

Три девочки-баскетболистки,

Поскольку двери были низки,

Дверям отвесили поклон,

Наполнив хохотом вагон.

Нескладны, тощи, голенасты,

Ныряли будто в воду, в смех.

«Уж лучше были б коренасты» —

Подумал я, жалея всех.

Ни красота им не досталась,

ни малые ее следы,

Но в каждой бушевала радость,

Что благодарней красоты.

Свидетельствовал смех без цели,

Смех без кокетства и потуг,

Что эти дети не успели

Предать себя или подруг.

Ничто в них не было фальшиво —

Могли пуститься в пляс и вскачь

И, позабавив пассажиров,

Устроить баскетбольный матч.

… Но двери распахнулись раньше,

Неугомонный хохот сник,

С поклоном вышли великанши

И грустно стало мне без них.

2000

ГУМИЛЕВ

Три недели мытарились,

Что ни ночь, то допрос…

И ни врач, ни нотариус,

Напоследок — матрос.

Он вошел черным парусом,

Уведет в никуда…

Вон болтается маузер